— А как насчет остальных гостей? — спросила я. — Мог кто-нибудь из них иметь на тебя зуб? Долорес пока оставим, давай подумаем о репортерах, авторах, редакторах других журналов. У тебя есть причины подозревать кого-нибудь из них?
— Нет. С большинством из них я даже не знакома.
— А как обстоит дело с младшим персоналом «Глянца», особенно с теми, кто работал еще при Долорес? Мог кто-нибудь из них затаить на тебя злобу?
— Нет, не думаю. То есть я, конечно, запретила готовить в офисе поп-корн, потому что терпеть не могу его запах, но вряд ли только из-за этого кто-нибудь попытается меня убить.
— Значит, единственный человек, который тебя на дух не переносит, это Долорес?
— Да, но, как я уже говорила, с какой стати ей убивать меня именно сейчас? Ее выперли из журнала больше четырех лет назад, и хотя она меня терпеть не может, за это время страсти постепенно улеглись. Она выпустила свою дурацкую книгу, теперь ее только это и интересует.
— А ты задумайся, — возразила я, — почему бы ей не отомстить тебе именно сейчас, когда ее никто не заподозрит? Я хочу найти какой-нибудь предлог с ней встретиться и, так сказать, прощупать ее.
Я помешала каппучино, перемешивая сливки с кофе, потом предложила:
— Давай на минутку вернемся к Такеру. Ты ведь его знала? Вы часто с ним общались?
— Да что ты! Я его терпеть не могла. Вскоре после того, как я получила работу в «Глянце», он пригласил меня на ленч в «Четыре сезона» и обращался со мной так, будто я его племянница из Айдахо, впервые приехавшая в большой город. Когда он представлял меня своим знакомым, я все ждала, скажет ли он, что я сама шью себе платья.
— Ваши пути часто пересекались? Может, вы заседали вместе в каких-нибудь комитетах?
— Нет, если мне удавалось этого избежать. Я встречалась с ним на деловых приемах, но это и все.
— А что ты скажешь о редакторах других женских журналов? Тебе часто приходилось иметь с ними дело?
— Нет. Ты ведь знаешь, я стараюсь, чтобы «Глянец» был не таким, как другие журналы, и мне не нравится, когда нас стригут под одну гребенку.
— Но кто-нибудь мог мысленно объединять тебя с ними, как ты думаешь? Воспринимать тебя как часть чего-то или как ответственную за что-то, что ему не нравилось?
— Есть один момент, но думаю если мы будем разрабатывать эту версию, то пойдем по ложному следу. Я говорю об абортах. Думаю, все главные редакторы выступают против запрета абортов, и иногда я получаю гневные письма от сторонников запрета. Эти одержимые считают нас кем-то вроде заговорщиков.
— Очень сомневаюсь, что этот случай может быть связан с проблемой абортов. Конечно, среди противников абортов попадаются настоящие психи, которые и убить могут, но они обычно используют пули и бомбы, а не отравленные трюфели.
Я сделала глоток кофе и слизнула с верхней губы молочную пенку.
— Ладно, для начала я сконцентрирую усилия на двух версиях. Первое, это сотрудники «Глянца». Я просмотрю все резюме, возможно, у меня появятся какие-нибудь соображения. Хочу проверить, не работал ли кто-нибудь из них раньше у Такера в «Лучшем доме». Было бы неплохо, чтобы ты вспомнила последние несколько недель и подумала, не было ли случаев, когда кто-то из младшего персонала был обижен, зол или просто вел себя странно. И второе. Я собираюсь прощупать Долорес. Как ты думаешь, могли у нее быть причины ненавидеть Такера так же, как тебя?
— Насколько я знаю, нет. Хотя, наверное, ее раздражало, что ее выгнали с поста, а его — нет.
Кэт знаком велела официанту принести счет, сама его оплатила, мы взяли свои вещи и вышли на улицу. Медисон-авеню к этому времени бурлила, тротуары заполнили ученицы частной школы — девочки в коротеньких, почти не прикрывающих попки юбочках, пожилые дамы в костюмах от Шанель, малыши на серебристых самокатах и мамаши с колясками, которые каких-нибудь полгода назад ворочали двадцатимиллионными страховыми фондами, а теперь выглядели так, словно им больше всего на свете нравилось выгуливать детей. У тротуара стоял лимузин с включенным двигателем. Я поняла, что он ждет Кэт, только когда увидела, как она поймала взгляд водителя.
— Тебя подвезти? — спросила она, водружая на нос темные очки.
— Не нужно, я хочу пройтись. Я тебе позвоню, если найду в резюме что-нибудь интересное. Береги себя.
— Беда в том, что я даже не знаю толком, чего именно мне следует бояться. Представляешь, я даже выбросила зубную пасту и купила новую! Это похоже на бред, правда? Когда я об этом задумываюсь, мне хочется плакать.
— Ты придешь сегодня в редакцию?
— Нет. Вообще-то я собиралась отправиться туда сразу после ленча, но теперь мне что-то не хочется. У меня есть другие дела; пожалуй, я еще один день поработаю дома.
В этот самый момент, словно уловив какой-то тайный сигнал от Кэт, водитель выскочил из машины и распахнул перед ней дверцу лимузина. Кэт села на заднее сиденье, и тут мне пришла в голову одна мысль:
— Подожди, у меня есть еще один вопрос. — Я наклонилась к открытому окну. — Я не спросила тебя про Кипа. Можешь что-нибудь о нем сказать?
К моему величайшему изумлению, Кэт залилась краской, причем у нее покраснело не только лицо, но и шея. Румянец был неяркий, но разлился быстро, как будто сквозь белую салфетку просочилось каберне.
— Нет, ничего. Я довольна его работой, и мы хорошо ладим.
— Я слышала, некоторые жалуются на его высокомерие.
— Со мной он держится нормально. Как я уже говорила, он хорошо делает свое дело. Мне нечего больше сказать.
Должно быть, водитель понял эту фразу как желание пассажирки закончить разговор, потому что лимузин тут же тронулся. Пока водитель плавно встраивал машину в поток транспорта, двигавшийся по Медисон-авеню, я успела бросить Кэт «Пока!».
Часы показывали половину второго, я повернула на восток, держа в уме общее направление на Лекс-лайн, но не особенно торопясь. Моей целью было пройтись не спеша и как следует подумать. Я шла на ленч с Кэт в надежде продвинуться в своем расследовании, услышать, что Кэт вспомнила нечто существенное, но получила я совсем не то, что ожидала. Во-первых, я узнала, что она предала Полли. Возможно, Полли была в бешенстве, но мне об этом она не обмолвилась ни словом. Вопрос в том, достаточно ли она зла на Кэт, чтобы попытаться ее отравить? Полли мне очень правится, и мне трудно думать о ней как о возможной подозреваемой. Затем Лесли. Случай, о котором рассказала Кэт, выглядел довольно странно. Не скрывается ли за ее рассказом нечто большее, что-то такое, о чем она умолчала? И еще одно, достаточно важное: что у нее с Кипом? Думаю, Кэт не догадывалась, что покраснела и что я заподозрила ее в неискренности, но мне было совершенно ясно, что ее заявление «мне больше нечего сказать» — полное вранье.
Есть ли у нее что-то с Кипом? И если да, то знает ли об этом Джефф?