— Не стой тут дураком, подвинь кресло к дверце! — Лицо матери раскраснелось.
Вытащить отца из машины оказалось непросто: старик был довольно высоким и полным и ничуть не помогал им. Отец мог простоять пару секунд, но сперва нужно было придать его телу правильное положение. К счастью, мать не заставляла его пересаживать отца в кресло, она всегда занималась этим сама.
Наконец все устроилось.
Он украдкой покосился на отца.
Лицо старика выглядело так же равнодушно, как и всегда: мутные остекленевшие глаза, расслабленные губы. Но, как оказалось, верить в его болезнь не стоило. С одной стороны, ему было радостно оттого, что отец услышал его слова, с другой же стороны, старик, оказывается, способен на проблески мысли. А это плохо.
Или…
А вдруг все это ложь?
Он взглянул на мать. Та суетилась вокруг кресла, пристегивая ремни и поправляя одежду отца. Не забыла она и о его шляпе — не мог же он показаться в городе без шляпы! Сейчас мать была в своей стихии: она любила все контролировать, решать, что нужно делать, что говорить.
Может, она использовала волю отца как предлог? А на самом деле просто подслушала их разговор? Мать была вполне способна на такое.
По его телу прошла горячая волна ненависти. Он представил себе, как на улицу сворачивает грузовик, сбивает мать, ломает все кости в ее теле. Он словно во сне видел перед собой эту картину: мать неосторожно ступает на проезжую часть, не заметив грузовика. Огромная решетка радиатора бьет ее по ногам, тело валится под машину, громадные шины перемалывают его, — сперва одна, потом вторая, — так что на асфальте остается только кровавое месиво.
— Мальчик мой, не стой дураком, открывай магазин! — прикрикнула на него мать, рассеивая сладкий морок мечты.
Мечты редко воплощаются в реальность, а уж самые заветные и подавно.
Пройдя вперед, он открыл дверь лавки.
Макс уже пятнадцать минут сидел на кухне в квартире Кюля под присмотром полицейского. В голове было пусто, все тело болело, и боксеру хотелось только одного — прилечь и немного поспать. Обычно он чувствовал себя так после тяжелого боя. В сущности, это и был бой. Вот только сегодня он впервые в жизни проиграл.
Макс не понимал, почему полицейские приехали так быстро, да ему и не было до этого дела. Как бы то ни было, они спасли Детлефа Кюля. Унгемах убил бы его. Если бы полиция прибыла на место минуты на две позже, Макс стал бы убийцей… но эта мысль не пугала его. Намного больше Унгемаха угнетало то, что он проиграл. И шансов на матч-реванш у него уже не оставалось…
Дверь распахнулась, и в комнату вошла Франциска Готтлоб. Отослав полицейского прочь, она уселась за стол напротив Макса. Во взгляде ее огромных зеленых глаз читалась укоризна, и у боксера не хватало сил выдержать его.
— Почему вы это сделали? — наконец осведомилась она.
Максу показалось, что он слышит разочарование в ее голосе, и вдруг ему стало совестно за то, что он натворил. И не из-за Кюля, а из-за Франциски. Унгемаху не хотелось разочаровывать ее.
— А почему вы ничего не сообщили мне о ходе расследования, как обещали? — попробовал огрызнуться он.
— Вам не приходило в голову, что этот человек может и не иметь отношения к исчезновению девочек, верно?
Макс довольно сухо рассмеялся.
— Да уж, этот тип ни в чем не повинен, бьюсь об заклад.
— Избавьте меня от вашего сарказма. Представляется крайне маловероятным, что это он похитил девочек. Мы даже не рассматриваем Кюля в качестве подозреваемого. Да, мы допросили его, потому что он работал в транспортной компании, заключившей контракт с интернатом. Мы проверяем всех сотрудников и обратили на него особое внимание из-за того, что он отсидел срок за растление несовершеннолетних, а не из-за того, что у нас есть какие-либо доказательства его вины.
— То, что он сидел, для меня уже является доказательством.
— Проклятье! — Франциска хлопнула ладонью по столу. — Вы упрямитесь, словно малое дитя, а сами даже не понимаете, что натворили! Вы чуть не убили человека! Случись это, и с вашей теперешней жизнью было бы покончено! Вы ведь не хотели этого, верно? В любом случае вам будут выдвинуты обвинения в предумышленном нанесении тяжких телесных повреждений. Так как вы профессиональный боксер, судья отнесется к вам со всей строгостью. Вполне возможно, что за эту выходку вы отправитесь в тюрьму.
— Вот всегда так. Извращенцы разгуливают по улицам, даже могут подбираться к маленьким детям, а таких людей, как я, вы отправляете в тюрьму. Прелестно! Конечно, при таком положении дел дети и их родители могут чувствовать себя в полной безопасности.
Откинувшись на спинку стула, Франциска вздохнула и, запрокинув голову, уставилась в потолок. Она просидела в такой позе довольно долго, не меньше двух минут, и с каждой секундой ожидания Макс чувствовал себя все хуже. Он даже вспотел.
— Ну ладно… — Наконец Готтлоб опустила голову. — Во время нашего разговора на автозаправке вы повели себя очень открыто. Это произвело на меня впечатление, и потому я чувствую себя в долгу перед вами. Так что теперь моя очередь говорить откровенно. Неужели вы думаете, что у меня самой не чешутся руки засадить таких типов в тюрьму? Вы думаете, мне легко, когда я сталкиваюсь с извращенцами? То, что мне приходится защищать таких ублюдков, как Детлеф Кюль, настолько выводит меня из себя, что вы себе даже представить не можете. Мне тоже хочется избить его, и мои коллеги горят подобным желанием, но мы так не делаем. Во-первых, потому что нам нельзя, а во-вторых, если мы будем поступать так, то сотрется грань между нами и этими мерзавцами. Мы делаем, что можем, стремясь засадить их за решетку. Такова наша цель. И только это держит нас на плаву. Только поэтому мы каждый день заставляем себя идти в участок и выполнять свою работу. Вы просто не понимаете, насколько это сложно. Вы потеряли сестру, это стало для вас жестоким ударом, и мне действительно очень вас жаль. Но мы теряем по человеку в неделю, и многих при этом так и не находят. Они исчезают навсегда, словно сама земля разверзлась и поглотила их. Такова реальность, и нам приходится с этим жить. Тем не менее мы не избиваем всех подряд.
Макс молча смотрел на комиссара. Своей откровенностью она лишила его боевого запала и еще больше сбила с толку. В воздухе повисла гнетущая тишина. Унгемаху было неуютно под ее взглядом, он чувствовал себя виноватым.
— Мне очень жаль, — наконец проговорил боксер.
Подавшись вперед, Франциска опустила ладони на столешницу и склонилась к лицу Макса. Его глаза, поза, мимика — все говорило о том, что он действительно сожалеет о содеянном. И злость Готтлоб мгновенно улетучилась.
— Я понимаю, почему вы так поступили… Но вы не должны были этого делать.
Макс кивнул.
— И что теперь?
Он был настолько подавлен, что Франциска едва сдержала порыв опустить свою ладонь на его руку.