Они исчезали по ночам. Эти накладки необходимо учитывать с самого начала, если не хочешь запороть сбор урожая. Арно Калмер не нянчился со своими работниками, но понимал, что зависит от них, и уважал их тяжелый труд. На ферме у него был всего один постоянный работник, да и тот ленивый и нерасторопный. Ему было чему поучиться у сезонных.
Вздохнув, он вышел навстречу комиссару. Ему не нужно было объяснять, зачем тот явился.
— Давайте сядем где-нибудь и поговорим, — предложил комиссар.
Они пошли в дом.
— Жена уехала за покупками, но я могу приготовить кофе, — предложил Арно. — Вы хотите?
Берт попросил стакан воды. Сев на скамью в кухне, он вытащил из кармана блокнот.
Он видел, как мимо проехала машина комиссара. По крайней мере, ему так показалось, хотя издали он не разглядел водителя.
Что ж, пусть себе ездит. Не стоит огорчаться. Он играет в эту игру не впервые и снова выиграет. Он с улыбкой склонился над грядкой и продолжал работать.
— Ты что сегодня такой веселый? — спросил Малле, держа полный ящик клубники.
— Да так просто, — буркнул Натаниел, едва не послав Малле подальше. Малле все-таки был его единственный приятель, а приятели иногда бывают нужны.
От аромата клубники захватывало дух. Никто из рабочих смотреть не хотел на темно-красные пахучие ягоды — все объелись до дурноты. Только Натаниел продолжал совать их в рот. Хотя, признаться, это у него было нервное. Комиссар вернулся. Охота началась. Важно было не допускать ошибок.
Он с трудом поднялся на ноги, разогнулся, взял свой ящик и потащился к трейлеру. Никто и подумать не мог, что он нервничает. Он был мастер притворяться. Бабушка всегда говорила, что из него вышел бы отличный актер. Но это говорилось не в виде похвалы, а в осуждение. И когда она так говорила, дед тащил его в сарай.
К сожалению, ничего другого Анита не помнила. Она присела к нам ненадолго, выпила кофе и съела булочку. Посетителей в кафе было мало, а она не успела позавтракать. Анита была из тех женщин, которые всегда выглядят прекрасно, даже с полным ртом и крошками на подбородке. Я готова была поспорить, что, если она плакала, глаза у нее не краснели и не опухали.
— А имени его вы не знаете? — без всякой надежды спросила я.
Она покачала головой.
— До сегодняшнего дня я даже не знала, как зовут вашу подругу. А вы… — она подалась вперед и заговорила шепотом, — вы зачем о нем спрашиваете? Нет, правда? Я ведь вам не верю.
Я нерешительно покосилась на Мерли. В конце концов, мы не делали особого секрета из своей миссии, поскольку я заявила о ней при всем честном народе на панихиде, а потом еще и газеты раструбили.
— Ага, вы считаете, что он и есть убийца. — Она положила недоеденную булку на тарелку и отряхнула крошки с пальцев. — Я так и знала. Значит, я обслуживала убийцу вашей подруги. О боже! И еще трех девушек!
Мерли нацарапала наш домашний телефон и мобильные номера на пивной подставке и протянула Аните.
— Хорошо, — сказала та, — я позвоню, если что-нибудь вспомню. Обещаю.
— Что ж, мы все-таки кое-что узнали, — подвела итог Мерли, когда мы вышли из кафе, — ему около тридцати лет, он высокий и темноволосый. И симпатичный. Анита от него была без ума, сразу видно.
— Еще мы узнали, что он мало говорит, а больше слушает, — прибавила я.
— И что он любил Каро, — покачала головой Мерли.
— Разве можно убить того, кого любишь?
— А почему бы и нет? — Мерли всегда торопилась с выводами, что выходило ей боком на уроках математики. — А как же убийства на почве ревности, например, или страсти?
— Любил он их, как же. Всех четырех. И Каро не могла любить своего убийцу! Это невозможно!
— О чем и речь, Ютта. — Мерли произнесла это тоном терпеливой матери, увещевающей свое неразумное дитя. — Мне ведь тоже не хочется, чтобы Каро оказалась такой невезучей. Но меня смущает, что ее любовничек не хочет связаться с нами. Если он любил ее, ему должно быть сейчас необходимо сочувствие. Почему он не придет взять какую-нибудь вещь на память? Вот оттого мы и должны его найти.
Сколько раз она пыталась дозвониться? Десять? Пятнадцать? Говорила себе, что девочки пошли куда-нибудь развлечься — не сидеть же им в каникулы целый день дома. Но это было слабое утешение, и тревога ее не унималась.
Рукопись росла, глава за главой, без всяких усилий. Она еще никогда не писала с такой лихорадочной скоростью. Каждая из ее книг обладала своим характером, каждая была частью ее жизни.
Полчаса назад, когда она сделала перерыв, чтобы выпить кофе на террасе, ей в голову пришли две мысли: во-первых, у нее мало дров на зиму; во-вторых, она прониклась симпатией к своему убийце, то есть к персонажу своего романа. Дрова могли подождать, но от убийцы необходимо было отречься как можно скорее. В последние дни она не раз ловила себя на мысли, что ее собственные сочинения подготовили почву для этих ужасных преступлений. Здравый смысл немедленно нейтрализовал этот бред, но неприятное чувство оставалось.
Налив себе еще кофе, она вышла в сад. Пасторальный пейзаж, небо, точно синее одеяло с белыми клочками ваты, действовали на нее успокаивающе. Она подумала, что если бы ее выдуманные убийства протягивали невидимые нити в реальный мир, если бы по ее сценариям совершались настоящие преступления, она немедленно бросила бы писать. Или перешла на любовные романы.
Зазвонил телефон. Трубка всегда была у нее под рукой. Имке ответила после второго звонка.
— Почему бы тебе не пригласить меня на чашечку чаю?
Мама! Вот кто ей сейчас необходим! Матушка имела множество недостатков, она умела довести до белого каления, но в трудных ситуациях была надежна, как скала среди бушующего моря.
— Когда ты приедешь?
— А это срочно? — последовал вопрос после недолгого молчания.
Да, черт подери. Да, еще как срочно. У матери имелись обширные запасы здравого смысла, которые не раз ее выручали. Для чего еще нужны матери?
— Чайник уже кипит! — Имке тихо загудела, изображая кипящий чайник. Она, как ребенок, цеплялась за надежду, что стоит ей поговорить с мамой — и все тревоги и неприятности исчезнут.
— Хотите, чтобы я поручился за моих работников? — Арно Калмер громко и невесело рассмеялся. — Да я и сам их почти не знаю. Есть несколько человек, которые возвращаются каждый год, но ведь всего на несколько недель.
— Значит, не ручаетесь?
Калмер подался вперед, его темные глаза лихорадочно блеснули. Берт еще в первую встречу отметил, что он нервный.
— Вот у вас как выходит: да или нет, черное или белое. А другие цвета вам известны? Или вы издеваетесь?
Калмер откинулся на спинку скамьи и скрестил на груди мощные руки, густо поросшие черными волосами. На правом запястье был широкий красный шрам.