Он работал сборщиком клубники! С этой мыслью Мерли бросилась домой. Если бы не мерзавец Клаудио, отправивший ее на поле купить клубники, ей бы ни за что не догадаться, что сухой цветок и листья, найденные ими в вещах Каро, были сорваны с клубничного куста.
И вдруг картинка прояснилась. Мерли часто видела сборщиков клубники, когда ездила на мельницу с Юттой. Многие покрывали волосы платками от солнца. Красная и сладкая улыбка — так вот оно что! Он ел клубнику!
Они не уберегли ее, потому что она играла в его игру. Он запретил ей говорить о нем, задавать вопросы.
Кто ты?
Все незаданные вопросы,
Все неспетые песни,
Девять непрожитых жизней…
А у тебя на устах
Жуткая красная и сладкая
Улыбка.
Теперь все стало ясно. Мерли бежала по улице и плакала. Люди шарахались от нее.
Берт перезвонил Имке Тальхайм.
— Какие новости? — спросила она.
— Мы, кажется, напали на след, — ответил он. — Но вы понимаете, что я не могу предоставить вам никакой информации.
Привычные слова.
— Я надеялась, что вы могли бы сделать исключение… для меня.
Для меня. Его сердце вдруг забилось быстрее.
— Это было бы вопреки правилам.
— Да… верно. — Она замолчала, потом прибавила: — Простите. Я просто с ума схожу от беспокойства. У меня такое чувство…
Берт не пренебрегал смутными ощущениями, особенно страхом, который зачастую означал реальную угрозу.
— …что Ютта в опасности.
— Почему?
— Она влюбилась.
— Но это же хорошо.
— Каро тоже была влюблена, — напомнила ему Имке. — Понимаете, здесь весьма странная и необычная ситуация. Если Ютта влюбляется, ее так и распирает от счастья. Но не сейчас. Она замкнулась и не хочет ничего рассказывать. Я только и знаю, что он ее значительно старше — ему под тридцать.
Аналогии с Каро так и напрашивались. «Ерунда, — сказал себе Берт, — такого не бывает».
— Попробуйте все же поговорить с вашей дочерью по душам, — предложил он, — узнайте его имя, другие подробности.
— Я попробую, — обещала Имке. Он был прав. Иначе ей не избавиться от этой грызущей тревоги. — Хотя ее почти не бывает дома.
Окончив разговор, Берт задумался. У него было ощущение, что он держит в руках клубок спутанных ниток, не зная, за которую потянуть, чтобы клубок распутался.
Он сидел в машине, поджидая Ютту. Они снова собирались в Бланкенау — маленький старинный городок с красивыми домами. В таких местах он черпал силы. Он жил с чувством, что принадлежит другой эпохе. Может быть, правы те, кто верит в переселение душ. А Ютта? Жила ли она в прошлом? Любила ли она его? Он узнает. Он обязательно спросит. Еще он спросит, любила ли она кого-нибудь так сильно, как его. И поедет ли она с ним, когда работа тут закончится.
Он нетерпеливо огляделся. Ютты все не было. Он уехал до вечера. Малле сказал, что едет к врачу.
На кухонном столе лежала записка.
«Дорогая Мерли!
Извини, если я тебя обидела. Не злись на меня, пожалуйста. Дело не в том, что я не хочу с тобой разговаривать. Просто мы с Натом еще так мало друг о друге знаем. Но у меня чувство, что я знала его всю жизнь. Я знаю о нем самое главное. Какая разница — врач он, бухгалтер или сборщик клубники? Я люблю его, и это все, что имеет значение. Давай встретимся завтра и все обсудим? И не будем больше ссориться по пустякам. До завтра. Целую, Ютта.
P. S.: Мы едем в один старинный городок тут неподалеку. Вообрази себе: я и не думаю скучать среди этого старья. Женщины от любви поистине глупеют! Знаю!»
В глаза бросились слова: врач, бухгалтер, сборщик клубники. Есть ли шанс, что Ютта и Каро полюбили сборщиков клубники? Почти нулевой. Если только это не один и тот же сборщик клубники, который намеренно втерся в доверие к Ютте. В следующее мгновение Мерли схватила визитку комиссара и стала судорожно набирать его номер. Его рабочий телефон не отвечал, а мобильный был выключен. Как он посмел быть вне связи, когда Мерли нуждалась в нем больше всего?
Я немного задержалась и боялась, что Нат будет недоволен. Он очень ценил пунктуальность, я уже успела это заметить. Когда же я увидела неподдельный гнев на его лице, испугалась, подумав, что если он злится из-за такого пустяка, то что будет, если вдруг появится более серьезный повод?
— Одна из кошек сделала лужу в коридоре, пришлось вытирать, — сказала я.
Сердитое выражение на его лице изменилось. Он неуверенно заулыбался:
— Ладно.
Он привлек меня к себе, насколько позволял руль, и чмокнул в щеку. Что ж, по крайней мере, теперь это был прежний Нат.
В дороге он был задумчив и хмур. Он всегда хмурился, когда думал, и морщил лоб. Я не возражала. Главное, что я была с ним. Ничего другого мне не хотелось.
Мимо проносились рощи, луга, поля, пашни и пастбища. Мне нравилось жить в маленьком городе в окружении настоящей природы, которая еще сохранилась в нашей местности.
— Ты мог бы жить в большом городе? — спросила я.
— С тобой я мог бы жить где угодно, — отвечал Нат, не сводя глаз с дороги. — Пока мы вместе, все остальное не важно.
— Только семьи и друзья, — сказала я, — мама, бабушка и Мерли. Без них я себя чувствую неполноценным человеком, будто мне ампутировали часть тела.
Он ничего на это не ответил, лишь крепче сжал руль.
Я запрокинула голову и закрыла глаза. У меня в сумке лежал презерватив, который я таскала там с первого свидания. Но сегодня-то я его достану?
Нэт поехал к врачу? Не смешите меня, ни за что не поверю. Он сачкует. Малле потащил к трейлеру свой ящик. По шее струился пот. Каторга, а не работа, но за нее платят. Хоть и небольшие деньги, но жить можно.
Малле не представлял себе жизни взаперти. Доходило до того, что в закрытых помещениях он начинал задыхаться. Он нуждался в свободе, в солнце, ветре и дожде. Большинство сезонных рабочих принадлежали к той же породе людей, что и он. И сачковать у них было не принято, поскольку ни оплачиваемых отгулов, ни больничных им не полагалось. Они все были крепкие здоровые ребята, устойчивые к вирусам.
Может быть, Нэт нашел другую работу, о которой пока помалкивает. Это, прямо скажем, не по-товарищески. Сейчас, когда переживают нашествие копов, они должны не скрытничать, иначе в случае чего не смогут поддержать друг друга.
Никто не понимал, почему они, так сказать, подружились. Малле и сам не понимал — ведь у них не было ничего общего, кроме любви к пиву по вечерам. Но даже за пивом Нэт не распускал язык. Малле никогда не видел его пьяным. Нэт всегда был сдержан и скуп на слова. Поэтому Малле, в сущности, и не знал о нем ничего, тогда как Нэт знал о нем все.