– Сэм знал, насколько опасен зарконий.
– Что значит опасен?
– Он нестабилен. Совершенно новое лекарство. На основе генетических разработок. Знаете, насколько микроскопические дозы нужны? Крошечные! Так просто и не отмеришь. Препарат работает на молекулярном уровне в мозге. Он воздействует на определенные рецепторы. Собственно говоря, усиливает выброс допамина. Экстази когда-нибудь принимал, дружище?
– Конечно.
Вернер поднял руки и хлопнул ими по коленям.
– И он был мой. Мой!
– Что вы хотите сказать?
– Это я, а не твой брат, создал зарконий! Это было мое исследование. Мое детище.
Вернер начал отвлекаться, и Ник попытался вернуть его к теме разговора.
– Я так и не знаю, почему вы перестали работать с Сэмом.
– Что? А-а, мы познакомились в университете. За год до того, как я поехал в Бостон в магистратуру. Он был слабеньким студентом, ты это знал? Не лучшая отговорка для ученого, но Сэм умел обращаться с деньгами, знаешь ли. А я не умел.
– И вы решили заняться бизнесом вместе?
Вернер покачал головой.
– Как я уже говорил, я изобрел зарконий. Я был тогда в Гарварде. Вот что я сделал! А Сэм предложил основать компанию «Матрикс Заркон». Нужно отдать должное, твой брат был сообразительным сукиным сыном, дружище, и убедил меня запатентовать зарконий на имя компании. Я тогда не понимал, что компания-то принадлежит Сэму. Он получил то, что хотел, и меня списали со счетов. А зарконий остался у него.
Шокированный услышанным, Ник все же не сомневался в правдивости слов Вернера.
И вы ничего не смогли сделать?
Он меня уволил, дружище, – улыбнулся Вернер. – Выкинул на обочину.
– А вы никак не могли защитить свои интересы? Я имею в виду, законным путем. Можно было подать на него в суд и оспорить авторские права.
– А смысл? Ты меня не слушаешь, дружище. Зарконий скорее опасен, чем хорош. Это как чистить зубы нитроглицерином. Насколько мне известно, шансы на то, чтобы провести испытания этого препарата, стремились к нулю. – Вернер опять уткнулся в локоть и закашлялся. – И в любом случае, были снимки.
– Снимки?
– Фотографии, дружище.
– Я не уверен, что понимаю вас, – растерялся Ник.
– Ты должен помнить. Это же ты их сделал. В тот день когда мы познакомились. Во время марафона.
– Я помню, – кивнул Ник. – Я сфотографировал вас с Сэмом, когда вы пересекали финишную прямую. Но я не понимаю…
Вернер махнул рукой в сторону диплома, прибитого к стене над бюро.
– В тот день, когда я бежал марафон в Сиэтле, я якобы находился в Бостоне и сдавал выпускной экзамен для магистратуры. В общем, это был мой друг… Сэму нужно было только принести эти фотографии в университет, и я бы лишился диплома.
Его слова ошарашили Ника.
– Значит, фотографии были доказательством того, что вы сжульничали на экзаменах?! – Он вспомнил, каким настойчивым был Сэм. – Вот почему он так хотел, чтобы я пришел туда.
– Так насколько хорошо, дружище, ты знал брата?
– Мне очень жаль.
– Это не твоя вина. Сэм обвел вокруг пальца нас обоих. – Вернер слабо улыбнулся. – Очевидно, мой гарвардский диплом стоил намного больше, чем моя доля в «Матрикс Заркон». Я никогда не думал, что Сэм прекратит финансирование. Да и как я мог даже представить такое?! Джейсон Гэмлин оказался крупной рыбой, попавшейся на нашу удочку.
– И Сэм выбросил вас из компании.
– Точно. Но, черт побери, у меня до сих пор есть диплом, так? А что касается твоего брата и делишек, которыми он занимался с Гэмлином… – Вернер засмеялся, глядя на Ника мутными глазами. – Они стригли на этом капусту. Капитал, вот как он это называл. Проверяли лекарство. С одной стороны – Управление по контролю за продуктами и лекарствами, с другой – венчурный [8] капитал Гэмлина. А ты знаешь, что это означает, дружище?
Ник молча смотрел на Вернера. Ему было жаль его, жаль себя, но больше всего ему было жаль Сэма.
– Карточный домик, вот что это такое. Чертов карточный домик! Сэм знал, насколько опасен зарконий. Он знал потенциал этого препарата, но понимал и риск тоже, дружище. Сэм все знал. Он играл с огнем. Вот и сгорел.
Ник передал Вернеру бутылку виски и вышел из маленькой грязной комнаты. Когда он закрывал дверь, тот, покачиваясь, сидел на краю кровати, поднеся полупустую бутылку к губам. Спускаясь на лифте в коридор, Ник никак не мог избавиться от этого зрелища. Под потолком гудели провода.
На следующее утро Ник проснулся мокрый как мышь. Он задыхался, пытаясь вырваться из кошмара.
Наконец он понял, где находится. Узнал дверь и дверную ручку. Он тысячи раз бывал в этом коротком коридоре. Дверь распахнулась, и он осторожно вошел в комнату родителей в Мэдисоне.
За столом, просматривая бумаги, сидел отец. Нику хотелось подойти и обнять его, но он вдруг понял, что отец мертв. Окровавленное лицо было изуродовано аварией во время столкновения с грузовиком. Тогда погибли его родители. Губы мертвеца распухли, а зубы, как и у Сэма, были вбиты в горло…
Ник лежал на кровати и уже открыл глаза, но не смог ничего увидеть и в панике заметался под тяжелым одеялом. Наконец он сумел сфокусировать взгляд на своей темной спальне в Сиэтле. Видение из кошмара исчезло. Сев на кровати, Ник отдышался и провел руками по вспотевшему лицу и волосам. Ему казалось, что он не спал ни минуты с тех пор, как копы открыли мешок для трупов и он увидел безжизненные глаза брата. Стараясь не разбудить Сару, он выбрался из постели. Еще не было и шести утра, но ему больше не хотелось закрывать глаза. Оглядев захламленную комнату, он решил отправиться на работу.
Шел сильный дождь, и Ник промок насквозь, пока перебежал от парковки до двери редакции. Он передал фотоаппараты и телефон охраннице на входе.
– Не помню, чтобы вы приходили так рано за последние полгода, – сказала она, откидываясь на стуле.
– Да, давненько такое было, – согласился Ник, с удовольствием останавливаясь поболтать.
– А я думала, вас уволили. Слушайте, а у вас есть пропуск или какой-нибудь документ?
Ник сунул руку в карман и вытащил бумажник.
– Меня не уволили. – Он протянул охраннице документы. – Я сам уволился, но работаю фрилансером.
– Вы ведь были там, когда это произошло. Его уже поймали?
– Что?