Спальню выбирали придирчиво. Остановились не на самой большой комнате, не та той пышной, где он спал с Эмилией. Это была большая, простая комната в голубых тонах, с видом на тайный сад. Они перенесли туда большую отцовскую кровать. Вечером Ральф лежал на мягкой подушке, алая птичка сладко пела, Кэтрин сидела у окна. Затем они занимались любовью. Она обещала, что летом в саду будет очень красиво. Расцветут розы, клематисы, каллы, веселые темноглазые маргаритки; она переписала латинские названия всех растений. Кэтрин рассказывала Ральфу об аромате, который вольется в окна с ночным воздухом, описывала каждый листок, каждый цветок. А он, закрыв глаза, думал о том, дотянет ли до лета. В ее идеях все было прекрасно. Она создавала сад, на который у Эмилии не хватило ни терпения, ни знаний.
Кэтрин попросила Ларсена раскопать снег и открыть корни растений, за которыми двадцать лет никто не ухаживал. Она смотрела на спутанные нагие виноградные лозы, освещенные холодным светом луны, на перевернутые статуи, на пустую оранжерею. Делилась с мужем мыслями о том, как оживить землю собственными руками. Говорила о проведенных ею долгих днях в библиотеке, где научилась садоводству.
Стены защищали Труитов от поздних снегов Луна заглядывала в окна. Кэтрин сидела рядом с Ральфом, и он не мог поверить, что его страсть до сих по так сильна, хотя тело пропиталось ядом. Тоска по Антонио становилась все сильней и ужасней.
Дом был слишком большим. Миссис Ларсен с ним не справлялась, и они наняли двух деревенских девушек и одного мужчину, чтобы все было в порядке, чтобы дров было достаточно для поддержания огня в каминах, чтобы вечером хозяева могли расположиться в любой комнате.
В конце февраля бухгалтер Ральфа ни с того ни с сего впал в безумство и без всякой причины убил двадцативосьмилетнюю жену. Труиты явились на похороны, постояли на панихиде в черной одежде. Дети плакали по погибшей матери.
— Почему происходят такие вещи? Такие ужасные вещи? — спросила Кэтрин, когда они возвращались домой в экипаже.
— Они ненавидят собственную жизнь, а потом начинают ненавидеть друг друга. Сходят с ума, потому что хотят чего-то, а получить не могут.
Ральф пришел в суд; там его бухгалтер рыдал по покойной жене и рвал на себе одежду. Дети глядели на него с ужасом.
Но вот Ральф понимал несчастного. Он знал, что иногда люди просыпаются утром и теряют рассудок, перестают соображать, где добро и зло, не ведают, что творят. Так бывает. Зима затянулась, погода стояла мрачная. Причина была неизвестна, результат — непредсказуем. Бухгалтера отправили в сумасшедший дом, где он каждый день плакал по любимой жене и интересовался, придет ли она его навестить.
Ральф хотел верить, что Кэтрин травит его с целью вдохнуть в него энергию и силу. Так торговцы лошадьми добавляют в корм животным наркотик для блеска шкуры и глаз. обманывая доверчивого покупателя. Ральф решил, что яд она привезла из Сент-Луиса. Купила в чайна-тауне и решила давать крошечные дозы надеясь его омолодить. Совсем немного. Этого будет достаточно. Во Флоренции он иногда пил подобное средство, и занятия любовью длились часами. Также использовал его один раз, чтобы излечиться от триппера, который подхватил когда-то давно. Тогда он чувствовал себя великолепно. На то были причины. Вот и сейчас должны быть причины.
Кэтрин не уступала ему в страсти. Его больше не волновало то, что ее умение в вопросах секса не совпадало с ее якобы строгой миссионерской жизнью. Она отдавалась ему безраздельно, как женщины его юности. Он любил ее, хотел ее, и она всегда была рядом. В Сент-Луис она уезжала застенчивая и отстраненная, в простом строгом платье, а домой вернулась другим человеком — мягче, легче, в простых платьях, свидетельствовавших о спокойном хорошем вкусе и деньгах. Такую женщину он и не надеялся встретить в своей жизни. Она была воплощением мечты.
Каждый вечер за ужином Ральф боролся с собой: ему не терпелось к ней притронуться. Он не мог дождаться момента, когда они пойдут спать. Старался завести разговор, чтобы не смотреть на нее. Слушал ее приятный голос, когда она что-нибудь читала, внимал музыке, которую она исполняла на фортепьяно. Иногда они играли в карты, пока миссис Ларсен убирала со стола посуду.
Каждую ночь Кэтрин лежала в его объятиях, и каждую ночь по его спине бежал пот. Между ее грудей тоже собирался пот, и они оба были совсем мокрыми. Она приносила чистую льняную ткань и нежно обтирала ему спину, грудь и ноги. Каждую ночь он пил из своего хрустального стакана все до капли. Каждое утро она была рядом с ним, когда он стряхивал остатки беспокойного сна.
Яд. Это был яд удовольствия. Яд, который его убьет. Его мать все знала. Шрам на руке до сих пор напоминал об этом. Этот яд мать заметила в его глазах прежде чем он увидел обнаженное женское тело. Это было зло, и зло фатальное.
Он мечтал о женщинах. Во сне сексуальная жизнь возвращалась к нему во всех подробностях, она пьянила. Ему слышались голоса. Ральф лежал обнаженный в открытом поле, ветер трепал волосы юной девушки, лежащей рядом. Ее платье было распахнуто, его ладони гладили нежные груди. Ему снились сады; вода из фонтанов омывала мраморные статуи, в воздухе стоял аромат гардений, жасмина и розмарина. В его ушах звучал женский шепот, тонкие пальцы стягивали с него одежду. Острые ноготки царапали спину. Он отдыхал, его глаза под закрытыми веками упивались сексуальными видениями.
Ему снились незнакомцы и незнакомки. Снились счастливые мать и отец, охваченные любовной страстью, благодаря которой он появился на свет. Снились мужчины и женщины его города, религиозные, строгие, скрытные и плодовитые. Молодые любовники, первый поцелуй, первая лента, развязанная дрожащими руками, водопад, хрустальный поток, известные места.
Снились большие вечеринки в доме, веселые, с вкусной едой. Снились хорошо одетые люди из прошлого, двадцати- и сорокалетней давности. А он был ребенком среди взрослых. Повсюду раздавался смех, исполнялись желания. Дом был огромным, с множеством комнат. Гости переходили из одной в другую, от одного удовольствия к другому, от одного партнера к другому. У них была прекрасная кожа, музыкальные голоса. Ральф любил их, ему нравилось находиться рядом. Он не занимался сексом, но воздух был так наполнен похотью, что он сам превратился в секс; он расхаживал по комнатам с ощущением гордости, прежде ему неведомой.
И ему ни разу не снилась Кэтрин. Ни разу не снилась Эмилия. Их не было в его снах. Зато был Антонио — то с одной, то с другой дамой. Эти сны смущали Ральфа, наполняли стыдом и желанием.
Ночью он улавливал ароматы цветов. Чувствовал запах миндаля. Ощущал запах своей умирающей плоти.
Перед рассветом сны уходили, и он пробуждался встревоженным. Кэтрин была рядом, тянулась к нему.
— Ты беспокойно спал. Все время метался.
— Я видел сны.
— А я там была?
— Нет.
Волосы у нее были спутаны, дыхание несвежим, а рубашка вздернулась до колен, но ему было все равно. Не имело значения, кто она, кем притворяется. Не имело значения, что она с ним делает. Он окончательно просыпался и заключал ее в объятия. Он хотел больше, чем могла дать любая женщина, и получал больше, чем мог себе представить.