Ивонн призадумалась и над своим собственным распорядком сегодняшнего дня. В шесть она ужинает вместе с одним своим клиентом. А перед этим ей нужно пойти в офис и подготовиться к встрече. Ей остается только стремительно пробежаться по остальным комнатам. А потом она примет решение опустить свое письмо с извинениями и ключом в почтовый ящик и навсегда покинуть этот дом. Ее мучила совесть за совершенный ею обман, но тем не менее теперь она, наконец, была довольна. Она явственно представляла себе лицо Бернхарда Экберга, когда тот обнаружит в почтовом ящике ключ с запиской. Ему самому придется разгребать гору посуды.
Неужели встречаются еще такие мужчины, которые оказываются совершенно беспомощными в том случае, когда из их жизни исчезает женщина? А как бы Йорген повел себя в подобной ситуации? Вероятно, он и дальше складывал бы всю посуду в посудомоечную машину и гладил бы свои рубашки, как делал это всегда. Коснись это ее семьи, осталась бы после нее такая же пустота?
И вообще, смогла бы она изменить что-нибудь? Ивонн призадумалась над тем, что жизни ее сына и мужа двигались по одной и той же накатанной колее. У сына – школа, друзья и компьютерные игры, у Йоргена – работа, любовницы и фитнес-клуб. Все как обычно. Несколько тревожная и вместе с тем успокаивающая мысль. Затем ее взгляд упал на дверь гардеробной под сводом крыши. Следуя за интуицией, она стремительно шагнула на ковер, который оказался плотным и густым, как мох. Открыла дверь и включила свет.
И перед ней предстал длинный ряд развешанных на вешалках вещей: несколько мужских пиджаков, рубашек и пара костюмов, за ними следовали юбки, женские костюмы, блузки, платья. Вся одежда, добротно сшитая и отменного качества, выглядела просто и элегантно. Получается, что Бернхард Экберг вовсе не разведен.
В этот момент Ивонн услышала шум с нижнего этажа. Похоже, кто-то открыл, а потом закрыл дверь. Первым ее желанием было остаться в гардеробной, спрятаться здесь и дожидаться, пока человек уйдет. Но потом она вдруг вспомнила, что не закрыла за собой входную дверь и оставила туфли посреди коврика в прихожей. Она вышла из гардеробной, выключила свет и закрыла дверь. Спускаясь по лестнице, Ивонн замерла на полпути: в прихожей стоял Бернхард Экберг и снимал перчатки.
– Как хорошо, что вы уже пришли, Нора, – сказал он. – А я вернулся домой пораньше. Сегодня утром у меня было одно очень важное заседание, а остаток дня я могу поработать дома.
– А я только что пришла, – пробормотала Ивонн с пылающими от стыда щеками. – Я поднялась наверх, чтобы получить общее представление. Я думала, что рубашки вы оставите наверху.
– Рубашки?
– Я думала, что обязана гладить ваши рубашки.
С того момента, как хозяин дома застиг Ивонн выходящей из спальни, приготовленная ею ложь о том, что она нашла себе другую работу, теперь уже не могла показаться правдоподобной.
– Господи, да я даже еще и не стирал их. На выходных у меня было жуть сколько работы. На этот раз никаких рубашек. Быть может, вам лучше начать с кухни?
Ивонн растерянно кивнула.
– Спасибо, Нора, очень мило с вашей стороны.
Ивонн заметила, что продолжает стоять как вкопанная, одной ногой ступив на следующую ступеньку и держась рукой за поручень. Другой рукой она судорожно вцепилась в свое пальто, словно оно могло чем-то ей помочь.
Когда ступор прошел, Ивонн отправилась на кухню. Хотя еще не оправилась до конца от шокового состояния, она все равно открутила кран. Сквозь шум воды Ивонн слышала, как Бернхард прокрался на кухню; бросив мимолетный взгляд через плечо, увидела, как он взял со стола свою записку и сунул в карман, словно внезапно почувствовав стыд.
– Там, на двери, есть фартук. А я сяду за стол в гостиной и поработаю. Вы можете меня спрашивать, если необходимо что – то узнать. В противном случае мне бы не хотелось, чтобы меня отвлекали! – крикнул он из прихожей. Его обезличенный профессиональный тон производил впечатление, будто он хочет вернуть себе некий авторитет, который потерял, порвав свое покаянное послание.
Ивонн сняла пальто и льняной жакет, повесила их на спинку стула и засучила рукава блузки.
На одном из крючков с внутренней стороны двери она нашла фартук и надела его. Опустила стакан, явно отдававший виски, во вспененное в мойке моющее средство. Ивонн и сама толком не понимала, как могло случиться, что она стала домработницей Бернхарда Экберга.
Вся эта ситуация, подобно езде на русских горках, удивительным образом веселила и раззадоривала ее. Теплая вода стекала по рукам, пена искрилась на солнце всеми цветами радуги, и Ивонн видела, что каждый предмет, который она мыла, невероятно красив. Каждая ложка, кастрюля и каждое блюдечко были совершенны и по форме и по фактуре, заботливо и со смыслом отобранные для эстетики. Все, что было побито или пришло в негодность, выглядело таковым каким-то особо прекрасным и утонченным способом. Как, к примеру, поблекшие цветы на суповых тарелках или старых подносах, чья глазурь уже давно полопалась. И эти трещины образовывали мотив, напоминавший корни растений или жилки листьев. На какое – то мгновение у нее возникло загадочное ощущение того, что она стоит на самой удивительной в мире кухне и моет самую удивительную в мире посуду. И тогда Ивонн постаралась отогнать от себя эту приятную и вместе с тем глупейшую мысль.
Когда с мытьем было покончено, она насухо вытерла все столы и метелкой прошлась по всем поверхностям. Переходя из комнаты в комнату, она вытирала пыль и пылесосила, получая, таким образом, полное представление о доме. Первый этаж состоял главным образом из гостиной, поделенной диваном и креслами на столовую и жилую зоны. На втором этаже кроме спальни имелись еще две комнаты поменьше, а также ванная и маленький холл.
Ивонн сделала вывод, что уборка дома не составляла особого труда, все его поверхности были совершенно четкими, а предметы – относительно немногочисленными. Однако пыли оказалось больше, чем она предполагала вначале. По сравнению с беспорядком, царившим на кухне, остальные комнаты производили впечатление чистых, но оказалось, что на рамах картин пыль лежит ровным толстым слоем, а когда Ивонн приподняла покрывало, свисающее с кровати, оттуда вылетела моль. Было очевидно, что здесь уже давно никто не убирал.
Бернхард Экберг сидел за обеденным столом и работал. Он выглядел таким сосредоточенным, что на его лбу даже выступили капельки пота. Он слегка кивнул Ивонн, когда та провела тряпкой между лежавших на столе стопок бумаг.
Ивонн подумала про жену Экберга, и внезапно ей пришло в голову, что она оказалась в плену предрассудков: раз в доме не убрано, значит, хозяйка отсутствует. И как только она могла прийти к такому выводу? Это наверняка бизнес-леди, так же как и ее муж. Ни у кого из них нет времени для уборки, вот поэтому они и переложили на Ивонн эту работу. У Циллы, например, в доме убирает женщина из Боснии. Многие люди так делают.
Ивонн и сама разрывалась надвое. Она была глубоко убеждена в том, что сама должна со всем справляться, и не желала никому позволить себе помогать. Еще с детства ей приходилось заниматься домашним хозяйством и заботиться о матери. Впрочем, она почти полностью истребила в себе это трудолюбие. Часть философии ее агентства «Твое время» базировалась на утверждении, что каждый должен делать только то, в чем хорошо разбирается, и что все услуги продаются и покупаются.