Майя стояла посреди всей этой сутолоки из пожарников и полицейских, дачников и местных жителей, гудящих моторов, криков и блуждающих фонариков, спокойно и безмолвно. На девочке был тот же коричневый комбинезон, что и тогда, когда она пропала. Он был чистый, без единого пятнышка. Как и в праздничную ночь на острове, она была босиком. Над ушами торчали завязанные в два высоких хвостика волосы. На затылке, в том месте, где она прислонялась головой к скале, волосы немного спутались, но пробор остался прямым. Майя не похудела, и у нее не появилось никаких ранок или царапин. Она выглядела точно так же, как тогда, когда мы видели ее в последний раз.
И хотя Карин молила именно об этом — «Господи, верни мне мое дитя целым и невредимым», — у нее явно не укладывалось в голове, что молитва была услышана. Ее руки, не останавливаясь, скользили по телу Майи. Карин расстегнула молнию и стащила с девочки комбинезон, чтобы поискать возможные повреждения. Она ощупывала руки Майи и заглядывала ей в глаза. Она не переставая искала что-нибудь, что было бы не так, какую-нибудь отметину, которой не существовало раньше.
И наконец, ей удалось кое-что обнаружить. У левого хвостика, над вишневыми шариками резинки, она заметила маленькую белоснежную пушинку. И ничего больше.
Мы собрались на кухне, чтобы поскорей накормить Майю. Нашлись полукруглые чипсы с сыром, шоколадное печенье, йогурт и полбрикета мороженого. Карин выставила все это перед Майей, а остальные уселись вокруг стола, чтобы посмотреть, как та будет есть. Майя добросовестно все попробовала, но явно не была голодна. Оке унес ее в спальню и уложил в их с Карин постель.
Мы с девочками и Йенсом еще часок поболтали за кухонным столом. Все это казалось совершенно нереальным. Мы просто не могли поверить в то, что она вернулась. Анн-Мари призналась, что каждый вечер молила Бога, и в этом событии она увидела доказательство того, что Бог действительно существует и способен услышать мольбу.
Когда мы, наконец, отправились спать, уже начинало светать. Я поднималась на чердак, чтобы заползти под бок к Анн-Мари, но услышала, что внизу от утреннего бриза хлопает открытая дверь веранды. Я спустилась вниз, чтобы ее закрыть.
Птицы уже начали свой концерт, приветствуя восходящее солнце, и горы на другой стороне фьорда окрасились в розовый цвет. Обратно я пошла через гостиную. Дверь в спальню Оке и Карин была открыта. Они, свернувшись, спали в своей двуспальной кровати, а между ними лежала Майя. Их почти целиком скрывали одеяла в пододеяльниках с финским цветочным узором, тщательно подоткнутые по краям. Взрослые тихонько дышали в спокойном ритме сна. В первых рассветных лучах я увидела смуглое личико Майи и заметила, как сверкнули белки ее глаз. Она не спала, а просто лежала молча и неподвижно, глядя прямо перед собой.
Когда я поднялась в мансарду, Анн-Мари уже успела раздвинуть наши кровати, и теперь они снова стояли у разных стен.
Несколько часов спустя встали Тур и Сигрид. Они обычно просыпались первыми, готовили себе завтрак и усаживались есть на веранде. Во время ночного переполоха они спали, и никому не пришло в голову их разбудить, поэтому они понятия не имели о том, что Майя вернулась.
Я представляю себе, как они сидели под желтым зонтиком в лучах утреннего солнца: Тур, как обычно, в соломенной шляпе, а Сигрид в каком-нибудь свободном пестром платье. Пока все остальные еще крепко спали, они размешивали сахар в чайных чашках, очищали от скорлупы сваренные всмятку яйца и вынимали кости из лежащих на тарелке анчоусов. Тур отщипывал кусочки от бутерброда и бросал через перила к подножию горы, где их тут же подхватывали чайки. Сигрид этого не любила, и Тур старался сдерживаться, но стоило ему немного забыться, и он снова бросал чайкам кусочек хлеба.
— Ты принес газету? — спросила Сигрид.
Тур обычно ходил к почтовому ящику, пока Сигрид готовила завтрак. Это вошло у них в привычку после исчезновения Майи. Раньше за газетой чаще всего бегала именно она.
— Нет, принести?
Он поднялся, но Сигрид удержала его:
— Сиди. Потом сходишь.
В тот же миг на веранде появилась Майя с газетой в руке. Она положила ее на стол возле чашки Тура и остановила на нем свой странный, ничего не выражающий взгляд.
Увидев ее, Тур затрясся и попытался подняться, но ноги ему отказали, и он тяжело и неловко опустился обратно в кресло. При этом он так крепко ухватился за край стола, что чашка перевернулась, чай вылился на газету и стек на его бермуды и испещренные голубыми венами ноги. Майя испугалась, бросилась обратно в дом и понеслась вверх по лестнице на чердак.
Когда я проснулась, она, сжавшись в комочек, сидела в ногах кровати Анн-Мари. Майя легонько подпрыгивала, чтобы качающиеся пружины разбудили Анн-Мари, и когда ей это удалось, быстро спрыгнула на пол и застыла в ожидании.
Внизу, в прихожей, Сигрид разговаривала с Карин, негромко, но взволнованно. Тур по-прежнему сидел в кресле на веранде, но, когда мы туда вышли, он уже уронил голову на стол. Соломенная шляпа свалилась, а лицо прижималось к намокшей газете. Глаза были открыты, но взгляд казался каким-то странным, и когда мы к нему обратились, Тур никак не отреагировал.
Карин вызвала «скорую помощь». Оке и Сигрид поехали с ним в больницу в Уддеваллу. Ближе к вечеру позвонил Оке и сказал, что Тур останется в больнице. У него произошло кровоизлияние в мозг.
Карин винила себя в том, что не подготовила Тура и Сигрид. Но когда нам поздно вечером сообщили, что на скале заметили девочку, никто всерьез не поверил, что это может оказаться Майя. Карин с Оке не хотели пробуждать у стариков ложные надежды. А когда мы вернулись вместе с Майей, была уже середина ночи, все смертельно устали и плохо соображали. Все подумали, что Майя тоже устала и будет спать так же долго, как остальные. Мы забыли о том, что девочка вообще мало спала, и как бы поздно она ни ложилась, Майя неизменно просыпалась с восходом солнца и выбегала на улицу. Я вспомнила, как сверкали на рассвете белки ее глаз, и подумала, что она, вероятно, этой ночью вообще не спала. Наверное, Майя неподвижно лежала между Карин и Оке, пока не дождалась, когда от шагов бабушки с дедушкой заскрипела лестница.
Через несколько дней Тура перевезли в Каролинскую больницу в Стокгольме, и Сигрид уехала домой в свою квартиру на улице Вальхаллавеген, чтобы ежедневно его навещать. У Тура парализовало правую сторону, и он больше не мог говорить. Его лечащий врач оказался сыном друзей Тура и Сигрид. В долгой беседе с Оке он объяснил, что, возможно, Тур и поправится, но, принимая во внимание, что ему уже восемьдесят два года, особых надежд питать не стоит.
Возвращение Майи не стало таким лакомым кусочком для прессы, как можно было ожидать. Карин и Оке извлекли урок из нашествия журналистов, когда малышка исчезла. Карин, всю жизнь проработавшая в утренних газетах, впервые испытала на себе, насколько отличаются методы вечерней прессы, которая просто застигла ее врасплох. На этот раз она была начеку. Двери держали закрытыми, телефон отключили, а со всех членов семьи взяли обещание не разговаривать с журналистами.