Он нажал на кнопку гаражных дверей, открыл машину и положил пальто и портфель на переднее сиденье. Завел двигатель. Из деки загремел голос — по-итальянски… «molto piccolo». [7] Стона уже много лет пытался выучить итальянский язык. Он убавил звук, повернув ручку на два щелчка назад. Часы на стереоприемнике показывали 7.56. «Il fratello é molto forte». [8] Стона страшно не любил опаздывать. Одно из самых важных правил — появляться на работе раньше своих подчиненных. Не требовалось особой проницательности, чтобы как-то связывать это с деньгами, но он получал значительно большую, чем другие, зарплату в «Петрохиме» только по одной причине: он работал лучше и больше. Он не позволял себе работать спустя рукава, как некоторые другие. «La sorella é molto bella». [9]
Ты на самом верху устанавливаешь традиции отношения к работе и поведения в учреждении. Затем, ниже по иерархической лестнице, их воспринимают заведующие отделами, и так дальше вниз — от секретарей до уборщиков, — и тогда повсюду ты находишь профессионализм и компетентность. Например, Стона никогда не стал бы надевать темные очки, идя от машины к конторе и потом через вестибюль к своему кабинету. Никогда не стал бы, сидя на совещании, грызть фисташки, пощелкивая скорлупой, словно бурундучок, как делал один из его коллег. Грызть фисташки — что за аффектация! Как цинковые белила на носу, когда выходишь на яхте, или очки-половинки, когда тебе еще нет пятидесяти. В них нет еще необходимости, они — ненужный знак напускной значительности. Отпуск в Турции, занятия йогой (вообще всем, что имеет отношение к Индии), увлечение солнечной энергией, перины, дровяные печи, дорогие столовые приборы… Список все рос и менялся в уме у Стоны. По сути дела, он никак не мог понять, чем это стала неугодна классическая простота.
Он задом вывел машину из гаража чуть быстрее, чем обычно, и встал на поворотный круг, чтобы потом съехать на аллею. Утро выдалось солнечное. В зеркале заднего вида быстро вращались хорошо знакомые сосны, блеснул японский фонарь, пронеслась панорама дома и остановилась рывком у переднего крыльца. Когда он съехал на аллею, его взгляд привлекло что-то необычное — какой-то отблеск в зеркале? Или это солнечный зайчик от его очков? «Il padre é molto intelligente». [10] Он посмотрел через плечо в заднее окно. С края крыльца по ступеням бежала вода. Садовый шланг вился от водопроводного крана к самому крыльцу. Очевидно, Нанни сегодня утром поливала цветы. Совсем на нее не похоже — не выключить воду! Такая забывчивость! Стона терпеть не мог ничего тратить зря — ни воду, ни деньги по счетам за воду. 38 долларов 58 центов в прошлом месяце, и еще больше в каждом следующем, ведь наступает лето. Он открыл дверь — из-за приборной панели раздался звонок. Стона взглянул на часы — 7.58. Он не станет тратить лишнюю минуту на то, чтобы закрыть кран, — Нанни очень скоро вспомнит про воду. Она прекрасно справляется с такими вещами. Он захлопнул дверь и помчал по аллее. «La madre é molto simpatica». [11]
Когда Стона увидел, что газета лежит не на той стороне въездной аллеи, он решил там ее и оставить. Остановиться и обойти машину — это лишние полминуты. Все равно сегодня утром у него не будет времени ее просмотреть. У него назначен деловой завтрак, и вся вторая половина дня расписана. А Мэрилин даст ему распечатку кратких новостей из сегодняшней прессы ровно в полдень. Он вполне может оставить газету Нанни. Он потянул было на себя ремень безопасности, но вдруг резко нажал на тормоза. Ох, верно! Ему же к парикмахеру в шесть тридцать — подстричься. Газета будет нужна, чтобы не дать этому брадобрею заговорить его до умопомрачения: после работы пустая болтовня так утомительна. «La famiglia é molto contenta». [12]
Он торопливо обошел машину спереди, двумя пальцами опираясь на прохладную сталь капота, сильно горбясь — он знал, что так всегда бывает, когда он спешит. Сознательно заставил себя выпрямиться. Осанка у него всегда была хорошая. Он вспомнил, как отвел в сторонку Боба Хогеля, когда тот впервые появился в «Петрохиме», и сказал ему: «Даже если это до дна выпотрошит ваше семейное достояние, отдайте свои костюмы — все до единого — благотворителям и отправляйтесь в компанию „Братья Брукс“, купите себе пять или шесть самых консервативных костюмов, какие у них имеются. Выкиньте эти ваши темные очки и, ради Бога, Боб, держитесь прямо!» Поначалу Боб был с ним несколько сдержан, но через неделю стал совершенно другим человеком, а теперь он — вице-президент компании «Петрохим», курирующий вопросы международного производства нефтепродуктов.
Стона низко наклонился в тени машины и сжал пальцами рулончик газеты. Обратил внимание на странный шум. Что это — неужели опять что-то с автомобилем? Он присел на корточки, поближе к колесной нише — послушать как следует. Ему очень не хотелось заставлять Нанни снова целый день торчать в дилерском центре «Мерседес», занимаясь всякой ерундой, потому что они там никак не могли выяснить причину этого шума. Держа в одной руке газету и придерживаясь пальцами другой за покрышку, он обернулся.
Все еще сидя на корточках, он сначала увидел фургон, темно-синий, с открытыми задними дверями. И тут, будто уклоняясь от внезапно налетевшей птицы, он отшатнулся назад и упал бы, если бы не схватился за край крыла: между ним и фургоном стоял человек. Стона напряг глаза — он смотрел против солнца, пытаясь разглядеть этого человека. Похоже, тот давно стоял там и ждал. И когда человек двинулся к нему, Стона не испугался — это ему даже в голову не пришло.
У Тео затекли и руки, и ноги, и все тело. Вот ведь чертово невезенье, будь оно все неладно! Целых шесть дней по утрам он следил за домом Брауна, и Браун всегда выезжал из дому в 7.45 плюс-минус три минуты. А теперь уже 7.51. Жизнь вечно подстраивает Тео сюрпризы вроде этого. Браун вовсе не тот человек, который может не выйти на работу по болезни. Он из тех, кто болеет во время отпуска или вообще откладывает это дело до выхода на пенсию. Тео хорошо знал таких типов. Может, у Брауна сегодня деловая поездка?
— Убедись, что он один, когда он выйдет из дома. А если покажется лимузин, быстро сматываем удочки.
В таком же сером комбинезоне, как у Коллин, Тео теперь сидел верхом на рулоне ковролина, конец которого свисал из задних дверей так, чтобы скрыть номерной знак. Лыжные маски лежали у него в левом кармане — черные акриловые маски, закрывавшие всю голову, с оранжевыми обводьями вокруг отверстий для глаз и рта. Револьвер сорок пятого калибра находился в кобуре, прикрепленной к икре правой ноги.
7.54. Он выглянул из-за водительского кресла, посмотрел на Коллин. Губы ее шевелились, словно она читала молитву.
— Ты слишком напряжена, — сказал он. — У тебя виноватый вид.