Малкольм снова сидел в своем кресле в крытом переходе, когда Тео появился на кухне.
— Коллин спустится через минуту, — сказал он. — Давайте начинать.
— Мы можем и подождать, — ответила Дот. — Никто не торопится.
— Давайте начнем с торта. Она возражать не станет.
— Она не захочет пение пропустить. — Дот зажигала на торте свечи.
— А папа не захочет долго дожидаться своего юбилейного торта. Семьдесят пять все-таки! — Тео потер руки и выглянул в дверь: — А, пап?
— Папа, хоть раз в жизни, — сказала Тиффани, — не будь такой сволочной задницей.
— А ты придержи язык. — Тео стянул торт со стойки и начал петь: — «С днем рожденья тебя…»
Дот с Тиффани неохотно присоединились к нему, и он вышел в крытый переход, держа торт на одной мясистой ладони и дирижируя другой. Тео поставил торт на газету, лежавшую на скамеечке перед Малкольмом. Тиффани загудела в гудок, из которого стал высовываться, развертываясь и снова скручиваясь, бумажный язык. Семь свечей на торте образовали сердце. Посередине торчал небольшой огарок.
— А ну-ка, дунь, пап! — сказал Тео. — Никакого тебе торта не будет, если не загасишь.
— Боюсь, я…
— Не вешай мне лапшу на уши, о ты, умеющий так здорово дышать!
— Все, что я умею, это…
— Да если бы я сутулился, как ты, я бы тоже дышать не смог.
— Папа… — сказала Тиффани.
У Малкольма было такое чувство, будто легкие у него совершенно пусты.
— Тео, дорогой, — сказала Дот, — папе вовсе и не надо гасить эти свечи.
— Нет, надо. Хочешь торта, участвуй в игре. Дуй! — требовал Тео, нависая над отцом.
Малкольм шарил рукой в кармане свитера.
— Папа, прекрати! — крикнула Тиффани.
Горло у Малкольма саднило, словно ободранное. Легкие будто заполнились цементом. Наконец ему удалось вытащить из кармана ингалятор и поднести ко рту.
— А теперь ты жульничаешь! — произнес Тео.
— Хватит, Тео. — Дот встала между ними, оттеснив сына к сетчатой двери.
Тео молчал.
— Ну ты и подонок! — сказала Тиффани собственному отцу, потом подошла к деду, опустилась на колени у кресла, накрыла его руку своей и задула свечи.
— А вот теперь ты испортила ему день рождения, — произнес Тео.
— Тиффани, что же ты не режешь торт? — Это Коллин встала в дверях кухни. Глаза у нее покраснели. Она подошла к Малкольму осторожными шагами, словно сильно выпившая женщина, и поцеловала в лоб. — Долгих лет, папа, — сказала она.
Малкольм взял тарелку с тортом из рук внучки и поставил к себе на колени. Тео принялся за свою порцию, цепляя на вилку большущие куски. Он сказал:
— За-а-амечательн и пи-и-итательн. Делает тебя стаа-арательн.
Коллин смотрела во двор сквозь сетку.
— Что-нибудь не так, моя хорошая? — спросила ее Дот.
— У нее все прекрасно, — ответил Тео. — Малость волнуется из-за сегодняшнего вечера. Либо пан, либо пропал — такой момент у нас сейчас в этой сделке с яхт-клубом.
— Подарки! — воскликнула Тиффани и показала китайскими палочками на подарок от Дейва Томкинса.
— Жалко, что нам надо так рано уходить. — Тео посмотрел на часы. — Но все вдруг побыстрей завертелось в последнюю пару часов. — Он взглянул на Малкольма: — Ты ведь понимаешь?
Малкольм кивнул.
— Подарок мы тебе пока еще не купили, — продолжал Тео. — Но после этого вечера… Если ты только посмотришь на цифры, с какими мы имеем дело… — Он соскребал остатки глазировки с тарелки и облизывал вилку.
— Ты правда нормально себя чувствуешь? — снова спросила Дот у Коллин.
— Да просто время месяца такое. Все у нее будет замечательно.
— Развернем этот, — предложила Тиффани. — Это — от тебя, а, бабуль?
— Нет, — ответила Дот. — Дейв Томкинс заезжал…
— К нам? — Тео вскочил на ноги.
— …пожелать папе счастья в день рождения.
Малкольм развернул подарок. Это была книга: «Фотоистория преступности в Нью-Джерси». Он поднял книгу так, чтобы всем было видно. На обложке — фотография малышки Линдберг.
Тео побелел и снова опустился на стул.
— А это — первый подарок тебе от меня, — сказала Тиффани и шлепнула деду на колени неуклюжий сверток в неприглядной коричневой бумаге. — Это — конопляная бумага, — добавила она, — и шпагат конопляный!
— Чтоб меня!.. — улыбнулся Малкольм и надорвал сверток с конца, но тот вывернулся из его рук, и пять катушек клейкой ленты соскользнули с колен и раскатились по полу.
— Запасец — на всю жизнь хватит! — провозгласила Тиффани. — Это — для твоих…
Коллин испуганно ахнула:
— Зачем это? — и прижала ко рту ладони.
— Да просто изоляцию в подвале требуется подлатать, — попытался успокоить ее Малкольм.
Она с трудом сдерживала слезы.
— Это такой подарок, чтоб всем дыркам рты позатыкать, — объяснила Тиффани. — Расслабься, мам. Тебе бы медитацией заняться. Или йогой.
— Коллин, что с тобой, дорогая? — спросила Дот.
Но прежде чем Коллин успела ответить, Тео подхватил жену под руку и поспешно увел прочь через кухню.
Что-то явно было не так, Малкольм это понимал. Случилось что-то нехорошее, такое нехорошее, что было хуже, чем все плохое, что случалось в прошлом.
Во дворе — ему было видно сквозь сетку — двое бельчат выскочили вслед за матерью-белкой к обрамленному мохом краю отверстия в корпусе яхты. Низко нависшая ветка наклонилась еще ниже под тяжестью вспрыгнувшей на нее белки; бельчата покрутились по краям отверстия и бросились внутрь корпуса. Малкольм все еще держал на коленях тарелку с юбилейным тортом.
Зазвонил телефон.
Он вскочил с кресла — сказать Дот, чтобы не звала его, если это президент яхт-клуба, но Тиффани уже взяла трубку. Он опоздал. Когда он торопливо входил в комнату, Тиффани уже здоровалась с Дейвом Томкинсом.
Она вручила деду трубку.
— У вас все в порядке? — спросил Дейв.
— Прекрасно, замечательно, — ответил Малкольм. — Просто запыхался.
Дейв довольно долго молчал. Потом сказал:
— Я звонил начальнику РОП Голден-Бэя. Они все подтвердили про яхт-клуб. Очень престижный. Прочно на ногах стоит.
— Ну конечно. Прости, что я тебя побеспокоил по этому поводу. У тебя и так дел по горло. Тео все это прояснил. И спасибо за книгу, Дейв. Не надо было так…
— А что, Тео сейчас дома?
— Да нет. Он обратно в яхт-клуб поехал, сделку завершать. Это ужасно конфиденциально, в том-то и была вся проблема.