— Малкольм, ты упомянул, что Тео нанимал фургон. Это был «эконолайн»?
— Да, четыре и две десятых литра. И он сказал, что мощности в нем хватает, во всяком случае, достаточно для арендованной машины. Только я сомневаюсь, что кто-нибудь захотел бы такую купить.
— Это в какой день недели было?
— В пятницу.
— Рано?
— Да чуть рассвело, практически. Как я тебе говорил, они просто как белки в колесе вертелись…
— Темно-синий фургон?
— Да. Что происходит, Дейв?
Молчание длилось всего минуту.
— Мы обнаружили фургон похитителей. И все совпадает, Малкольм. Там нашли отпечатки пальцев и биологические данные по меньшей мере от пятидесяти человек — это слишком большое количество, чтобы быстро выследить кого-то конкретно. Но фрагменты фанеры и обрывки клейкой ленты — совсем свежие, а на дне — глубокие, совсем недавние царапины. И след той шины у вас на…
— Дейв, я учил тебя рассуждать малость получше… — Дыхание Малкольма стало частым и совсем неглубоким. — Только потому, что Тео работал в «Петрохиме»…
— Мы оба с вами знаем, что это ничего не значит, капитан. Но если имеются улики…
— Косвенные. Вглядись в контекст. Ты ведь знаешь Тео.
— Именно поэтому я и бросаю лишь беглый взгляд на эти совпадения. Поверхностный. Но — внимательный.
— Исключи даже мысль об этом, Дейв.
— Все совершенно по-тихому, Малкольм. Я сам показал фотографию клерку в прокатной конторе. Что, Тео бороду отрастил?
— Тео оказался прав. Ты с ним вроде как конкурируешь. Соперничаешь.
— Он сейчас в яхт-клубе «Голден-Бэй»?
— Это же мой сын!
— Я хочу ему помочь.
— Будь добр, никогда больше не беспокой мою семью своим присутствием.
— Там нашли следы пудры. И кровь Стоны Брауна. Если это Тео, он здорово влип.
Малкольм хлопнул трубку на рычаг. Подышал через ингалятор. Потом еще раз. Не может быть, чтобы Тео ввязался в это. Малкольм снова поднял трубку. Оперативная частота. Две подушки. «Эншуэ». Ящик размером с гроб.
Он набрал номер яхт-клуба «Голден-Бэй».
Ее муж неспособен испытывать противоречивые чувства. Когда они были помолвлены, Коллин вдруг усомнилась в том, что они действительно любят друг друга: остыли — в конце концов решила она, но все же задала Тео вопрос о его сомнениях. «Никаких!» — ответил он таким тоном, словно ее вопрос был совершенно нелепым. «Ничего подобного и быть не может». Коллин сразу глубоко прочувствовала, насколько это несправедливо — греться в лучах его абсолютной преданности да еще просить, чтобы он понял, о чем это она так нерешительно, запинаясь и умолкая, бормочет. «Все или ничего» — в этом весь Тео. Его преданность Коллин, их детям, его готовность взять на себя финансовую ответственность за семью не позволяли пересмотреть собственное мнение, не оставляли места для отговорок или сожалений. За это она его и любила.
Когда они свернули на немощеную дорогу, лопата со скрежетом поползла по металлическому полу и ударилась о фанерный бок ящика. Они проехали по Парквэю Садового штата на юг почти целый час. Уже темнело.
Дорога была неровной, в кочках и рытвинах. Тео сбавил скорость, и вонь, которую до тех пор сдувало прочь ветром, выплеснулась вперед. Последнее опорожнение кишечника. Разлагающаяся плоть. Не этих ли запахов по самой своей природе так страшатся люди? Так же, как запаха горящих волос? Эти запахи защищают нас от нас самих, предупреждая о том, что мы ступили на дурной путь.
Тео совершил страшную ошибку, но она никогда не сможет убедить его в этом, и попытка это сделать, особенно сейчас, приведет к тому, что будет сломана жизнь еще нескольких людей. Она должна идти до конца. Через два часа они получат деньги, а потом, всю оставшуюся жизнь, ей придется как-то бороться с собственной совестью. Тео прав. Явка с повинной разрушит все, что им так важно в жизни. Отказ от их плана будет означать, что страдания мистера Брауна и его смерть оказались напрасными. Она заставит себя пройти через все это, а потом будет молиться, сколько бы времени на это ни потребовалось, чтобы ей дано было решить, что делать дальше. Когда Тиффани и Брук встанут на ноги и будут материально обеспечены, когда родители Тео покинут этот мир, она явится с повинной. Или можно выбрать самоубийство.
— Припоминаешь? — спросил ее Тео.
Это было заколдованное место, песчаная равнина, поросшая кустарником и низкорослыми соснами. Они заблудились здесь на велосипедах пять лет назад, после одиннадцатого дня рождения Тиффани. Оставили детей с Дот и Малкольмом на берегу и почти на всю вторую половину дня уехали по заброшенной проселочной дороге на взятых напрокат велосипедах. Они катили все дальше, пока деревья не стиснули дорогу настолько, что она превратилась в тропу. На залитой солнцем поляне Тео с Коллин любили друг друга на мягкой постели из сосновых игл. «Пред очами Господа Бога и всех на свете!» — смеялась она потом, застегивая бюстгальтер.
— Вон туда, — показала она. Тео остановил машину: фары высветили развилку на дороге.
Чем глубже они въезжали в лес, тем темнее становилось вокруг. Он быстро повел фургон налево. Ветки стучали по стеклу, по бортам, листья лезли в открытые окна, шлепали по лицам. Запах сосновых игл, запах весны смешивался с запахом смерти мистера Брауна.
Тео протиснул фургон между двумя пышнолистыми кустами и развернулся.
— У нас есть всего полчаса — максимум, — произнес он и открыл дверь со своей стороны. Слабенькая лампочка на потолке бросала на его лицо тусклый, какой-то размытый свет.
Коллин держала фонарь, а Тео руками разгребал сухие ветки, листья и сосновые иглы, добираясь до дерна.
— Мы положим это все на крышку, как следует разровняем, — сказал он больше себе, чем жене. Отмерил шагами яму и пометил острием лопаты углы. Потом выкопал четкий прямоугольный контур. Как это Тео всегда точно знает, что и как надо делать?
Он принялся яростно работать лопатой, врезаясь в землю на всю длину штыка, резко выкидывая грунт наверх. Грунт мертвым грузом глухо ударялся о землю. Могила будет глубокая и хорошо выровненная. Они опустят в нее ящик. Коллин скажет несколько слов в память мистера Брауна. Могила останется анонимной, и все это, конечно, настоящее безобразие, но, насколько позволяют условия, она постарается сделать все как можно лучше. Когда она явится с повинной, его эксгумируют и он наконец обретет истинный покой.
Тео отбросил лопату и упал на колени. Он пальцами, словно откопанный клад, высвободил из земли и вытащил наверх большущий булыжник, размером с шар для боулинга. Снова принялся копать, но уже гораздо медленнее, обрубая корни, снимая совсем тонкие пласты грунта. Поначалу почва была песчаной, но теперь она стала плотной и вязкой, как глина.
Он остановился — перевести дух.
— Не думаю, что смогу вырыть яму на всю высоту ящика.