— Не знаю, это ты мне скажи!
— Мелоди мертва, Кейт. Женщина, с которой я работал, умерла ужасной смертью, — голос его дрожит, — и ты думаешь, это сделал я?
— Она похожа на Элоиду…
— Элоиду? — Он делает шаг назад и смеется. В самом деле смеется. — Так вот в чем дело. Это все твоя паранойя и ревность к моей бывшей. Это длится уже десять лет! — Он хватается руками за голову. — Значит, у меня была интрижка с Мелоди, потому что она похожа на Элоиду, а потом я убил ее? А потом я подстроил все так, будто это совершил Джерри? Господи, Кейт, это бред! Они ни капли не похожи! Ты думаешь, я бы не заметил?
Он произносит это медленно, четко проговаривая каждое слово, — на случай, если я слишком глупа, чтобы проследить его мысль.
Я поднимаюсь и с такой силой хватаюсь за камин, что ломаю ноготь. Нет, Пол! Но я не могу объяснить ему это так, чтобы он понял. Он не разбирается в людях. Он просто смотрит, а не наблюдает. К слову, он чрезвычайно невнимательный. Он никогда не замечает, что я подстриглась, а один раз ему потребовалось два дня, чтобы заметить, что я перекрасилась в блондинку; он думает, что Натали Портман — это Вайнона Райдер; он не умеет определять возраст…
— Ты даже не относишься к этому серьезно!
— А зачем? Ты бредишь.
— Ради тебя я соврала! Я лжесвидетельствовала ради тебя!
— Нас. Ты лжесвидетельствовала ради нас! Скажи, что мне теперь делать? Опровергать тебя? Думать о последствиях, если ты изменишь свои показания?
Я подхожу к нему, я хочу взять его за руку. Я умоляю, действительно умоляю:
— Пол, я люблю тебя, очень сильно люблю. Я всегда с тобой. Ты можешь мне все рассказать, все, и я поддержу и помогу тебе. Но, пожалуйста, расскажи мне правду.
— Я это уже сделал!
Что-то пронеслось в моей голове, когда он отказался признаться.
— Я не верю тебе. — Я поворачиваюсь, иду в кухню и возвращаюсь с доказательством, влажным и прилипшим к моей коже. — У меня твой шарф, Пол. Ты не мог найти его, потому что Ава затащила его к себе. Он был весь в крови, Пол! Чьей крови?
Я держу шарф за один конец. Сейчас на шерсти осталось лишь слабое коричневое пятно. Кровь сложно отстирать. В конце концов она отстирается, но она глубоко въелась в шерсть. Мой муж издает странные звуки, словно слишком много слов хотят вырваться у него одновременно. Он качает головой.
— Что за…
— Это ведь ее кровь, правда?
Он смотрит на меня с таким выражением лица, которого я никогда раньше у него не видела.
— Я не надевал этот шарф.
— Ради бога, Пол!
Я поднимаю вязкую шерстяную массу и размахиваю ею, как плакатом на гонках.
Он пытается произнести ту же фразу еще раз, словно только начинает привыкать к ней. Сейчас он еще более жалок.
— Я не надевал этот шарф.
— А я не идиотка, — сквозь зубы говорю я. — Я знаю, что ты искал что-то в доме и не смог найти. Его, не так ли? Скажи мне правду! Ты искал его всю прошлую неделю, но Ава забрала его до тебя, еще утром!
— Ох, Кейт… — Его голос затихает.
Я жду и слышу, как бешено стучит мое сердце. На его щеках какая-то непривычная бледность. Мой красавец муженек вдруг выглядит старше, а его челюсть просто отвисла. Вот оно разоблачение, наконец-то! Воздух накаляется от ожидания правды.
— Ты носишь этот шарф чаще, чем я.
Мне требуется время, чтобы осознать его слова. Потом я начинаю кричать и швыряю в Пола мокрый шарф, а он направляется к двери.
— Кейт, что ты наделала?
— Не перекручивай!
Я хватаю диванные подушки и запускаю ими в него.
— О боже…
Он, как рыба, открывает и закрывает рот, но не произносит ни слова.
— Скажи правду!
Он стоит в дверном проеме и наблюдает за мной.
— Кажется, ты уже знаешь правду.
Я слышу, как открывается, а потом закрывается входная дверь. Он уходит. Я реву еще громче, понимая, что соседи уже всполошились, что наверху спят ни в чем не повинные дети. Липкие ворсинки пашмины пристали к моим рукам. Я наклоняюсь над кофейным столиком, поднимаю шарф и с силой разрываю его. Я даже пускаю в ход зубы, перегрызая мягкую, пахнущую свежестью шерсть. Нитки остаются у меня на языке и щекочут горло. Вина, ярость, страх и нахлынувшая ревность придают мне силы. Пять минут спустя новый поток слез заставляет меня опуститься на ковер в гостиной. Я закончила вечер так же, как и начала, — одна.
— А я умру, если упаду отсюда? — спрашивает Джош, перегибаясь через перила катера, когда мы медленно плывем вверх по Темзе.
— Да, — говорю я, — не делай так.
Я подхожу и беру его за руку.
— Не знаю, — отзывается Лекс. — Возможно, ты смог бы доплыть до берега. Вот была бы смехота!
Я крепче обнимаю Аву, тихонько сидящую у меня на коленях, и целую ее в макушку. Сегодня у меня нет сил, чтобы спорить.
— Это не бассейн, Джош, здесь течение, которое может утащить тебя вниз. Вода очень обманчива, — добавляет Пол.
Как и люди, думаю я, уставившись на коричневую воду, по цвету похожую на чай, с которым разбудил меня Пол этим утром. «Тебе пора вставать. Сегодня мы плывем в Хэмптон-корт».
И вот мы здесь, Форманы с дядей Джоном и Лекс на буксире, играем в счастливые семьи, но без другой семьи — Сара отказалась в последний момент, потому что ее ребенок заболел. Мы с Полом предельно вежливы друг с другом сегодня — затишье после бури.
— Запомни, Джош, у Лекса нет детей…
— Насколько мне известно!
— Поэтому он не замечает опасностей, которые вижу я.
— Я не такой беспокойный, как твоя мамуля, — добавляет Лекс, заговорщически наклоняясь к Джошу.
— Тебе это не нужно, — отвечаю я. — У тебя нет той ответственности, что есть у меня.
— Это неправда, — говорит он, поднимаясь и засовывая руки глубоко в карманы брюк. — Я должен управлять компанией. А это так же тяжело, как растить эту мелочь.
— Как думаешь, это отразится на компании? Нам это может серьезно навредить? — спрашивает Пол.
— Никто не работает, потому что никто больше не может говорить ни о чем другом, это факт, — отвечает Лекс.
Простой наблюдатель принял бы нас за странных людей, потому что мы в унисон опустили головы и закачали ими, не веря в то, что произошло рядом с нами.
— В газетах пишут, что это может быть подражающее убийство, — говорит Джон.
Пол невозмутим.
— Мы знаем, что детали того, как он убил свою жену, не попали в эфир. Спасибо небесам за двухминутную паузу!