— Да, с удовольствием.
Секундная пауза.
— Отлично! — Она еще сама не решила, нравится ей это или нет.
Когда я поднимаюсь в ванную, то передумываю и уже хочу все отменить. Я выгляжу старше, чем Джерри Бонакорси; чувство вины и ложь, не говоря уже о бессонной ночи и ночных похождениях, придают моему лицу серость и отталкивающую бледность. Обжигающий душ, основа под макияж и четыре таблетки аспирина — это лучшее, что я могу сделать, чтобы привести себя в норму. Ровно в полдень я выхожу из дома. В поезде я едва не засыпаю.
Сорок пять минут спустя Элоида открывает стеклянную входную дверь и провожает меня в когда-то квадратную кухню, которая одновременно является гостиной и зоной отдыха. Хотя, скорее, это не ее, а ее парня. Это его дом.
Последний раз я видела здесь Элоиду на вечеринке по случаю Хэллоуина. Я хожу на такие мероприятия, потому что не хочу оставлять их с Полом вдвоем, мне нужно все видеть, подмечать жесты и атмосферу в целом. На Элоиде было черное шелковое платье по последней моде, широкие браслеты и высокие фирменные туфли с бахромой, которая раскачивалась, как гавайская танцовщица, во время движения. Ей пришлось наклониться, чтобы поцеловать меня в щеку. Пол говорит, что нам нужно появляться на подобных мероприятиях, потому что Элоида знает многих шишек на телевидении, поэтому, убедившись, что он погружен в беседу о работе, я обменивалась с другими женами банальными фразами о дверях в сад Элоиды. Не думайте, что эти разговоры были глупыми, совсем наоборот. Если копнуть глубже, иногда можно сделать самые невероятные открытия. Этому я научилась, когда работала исследователем маркетингового рынка; там ты понимаешь, как нужно задавать правильные вопросы. Оказывается, Ханна предпочитала шторы занавескам на своих огромных окнах, потому что незваный гость не смог бы спрятаться за ними. Ханна (она была высокая, с длинным носом, до которого, наверное, могла дотянуться языком) начала бояться, что на нее могут напасть в ее собственном доме, после того, как ее ограбили пять лет назад. Она схватила меня за руку.
— Так странно. Я никогда не рассказывала об этом. Даже не думала, что это так сильно на меня повлияло.
Вот, в двух словах, в чем заключалась сила вопросов по технике Ладдера. Громкий хохот прервал наш задушевный разговор. Пол рассказывал Элоиде какой-то анекдот в другом конце комнаты. Смеясь, она приподнимала ногу в туфлях с бахромой. Она была ослепительной хозяйкой, по форме и по содержанию, а мы — планетами, вращающимися вокруг солнца.
Сегодня на ней мини-юбка, балетки и прозрачные колготки. У нее очень красивые ноги. Она надела блузку с милым бантом и длинными свободными рукавами. Это единственная деталь ее гардероба, которая мне не понравилась, за все время, что я ее знаю. Она совсем не красится, и почти сразу же моя красная помада кажется слишком яркой, а основа под макияж — вычурной. Я даже не уверена, что Элоида причесывалась. Она беспечно относится к своему внешнему виду, что могут позволить себе только по-настоящему красивые женщины. Она и понятия не имеет, насколько это раздражает.
Она проплывает по мраморному полу, опускается на стул за кухонным столом и перекрещивает свои идеальные ноги.
— Ну, как твои дела?
Она улыбается, как будто я одна из списка ее знаменитостей второй величины, у которой она намерена взять интервью.
— Честно говоря, могли быть и лучше.
— Понимаю.
— Так ты знаешь о Мелоди?
— Да. Пол рассказал мне.
«Пол рассказал мне» — три самых раздражающих слова в английском языке.
— Он сказал, что вас допрашивала полиция.
Я киваю, уже еле сдерживая негодование.
— Это так ужасно… Бедный Пол! — Она начинает приглаживать волосы, потом останавливается. — Ой, я имею в виду, не только для него ужасно… — Она умоляюще смотрит на меня, осознавая собственную глупость. — Я хотела сказать, он работал вместе с ней… Господи, давай отмотаем назад и начнем заново, хорошо?
Ее слова сопровождаются нервным смехом и взмахами рук. Она пытается объяснить все это еще и жестами, на случай, если я слишком тупая, чтобы понять.
— Что именно начнем? — Я складываю руки на груди, жалея, что пришла.
— Хочешь кофе? — Она направляется к безукоризненно чистым кухонным шкафам и достает блестящую кофеварку. — Не хочу, чтобы между нами остался осадок. Когда-то мы были подругами, и, надеюсь, будем ими снова. — Она опускает ситечко до щелчка и выразительно смотрит на меня.
Наверное, она шутит. Или жалеет меня? Господи, не дай ей узнать о моем муже и Мелоди!
— Не хочу показаться грубой, но жизнь слишком коротка, правда? Я знаю, что это Пол подговорил тебя пригласить меня. Но у тебя должно быть много друзей, ты не из тех, у кого проблемы с общением. Не понимаю, зачем ты так стараешься.
Она кивает и вынимает фильтр.
— А я понимаю, почему ты все представляешь в таком свете. Но — и я не хочу, чтобы ты меня неправильно поняла! — я все еще волнуюсь за Пола, даже несмотря на то, что он ушел от меня к тебе. Он занимал огромное место в моей жизни, и я все еще хочу, чтобы он был ее частью. И я хотела узнать, не смущает ли тебя это. — Она рисует пальцами в воздухе кавычки после слова «смущает». — И если таки смущает, то как мне быть.
Я смотрю на Элоиду в ее ультрамодном доме, солнечные лучи отражаются от сверкающих поверхностей и от ее еще более сияющих волос. Такое чувство, что я толстая, ужасная жаба. Моя нога наталкивается на твердый край ножки стола, что придает мне некоторую уверенность. Мне нравятся границы, понимание, где заканчивается одно и начинается другое. А Элоиде нравится все это смешивать: азиатские блюда фьюжн, свободные отношения, оставаться друзьями с бывшими любовниками и мужьями, называть родителей по именам, а не мамой и папой, занятия йогой на Ибице. Для меня это все как-то по-шведски; ее границы перемешаны, как краски в банке.
— Так что, кофе? Он бесподобен с корицей.
О нет!
— Лучше чай. Билдерс, пожалуйста.
— Конечно.
Она открывает шкафчик, и я вижу коробки и пакетики, аккуратно выложенные в одну линию. Как она справлялась с беспорядочностью Пола? Не очень хорошо, как мне кажется. А с его неверностью? Даже для человека, не стесненного условностями, это должно быть больно — и очень. «Он занимал огромное место в моей жизни, и я все еще хочу, чтобы он был ее частью». Я смотрю, как она открывает новую пачку чая, выбрасывает бумажку в мусорное ведро — хотя нет, это скорее сделанная на заказ мини-станция по переработке отходов. Она открывает ящик и вздрагивает, задев пальцем что-то острое. Потом громко ругается, и я смягчаюсь. Я была ее подругой в прошлой жизни. Пол обидел ее, и я обидела ее. Она достает из холодильника козье молоко и наливает себе в чашку.
— Не беспокойся, для тебя у меня есть обычное.
Элоида внимательно смотрит на меня, потому что я облегченно вздыхаю. Это вышло немного громче, чем я ожидала. Солнечные лучи преломляются на столе, за окном раскачивается колючий кустарник. Такое чувство, что мы в Калифорнии, и у меня такое настроение, что я вот-вот признаюсь и «расскажу о том, что чувствую».