На курсах по правильному ведению допроса нам показывали много видеоматериалов полиции с подозреваемыми в разных видах преступлений — от кражи в магазине до убийства. Преступления на почве страсти были самыми ужасными (мужчина, который забил свою мать до смерти железным прутом; женщина, которая тринадцать раз ударила кухонным ножом сестру-близнеца), но, как по мне, и предельно честными — страсть выпускает животный инстинкт, ярость, которая прячется в глубине каждого из нас. Убийцы были охвачены сиюминутным безумством, которое обрекло их на самобичевание во время каждой годовщины тех смертей, потому что то, что они сделали в ту долю секунды, будет преследовать их весь остаток жизни. Но, чтобы подставить кого-то, нужно иметь самое темное из всех темных сердец, потому что это было запланировано.
— Здесь ужасно, правда? — говорит Пол и подходит ближе ко мне.
Я останавливаюсь и отступаю к неровной стене, спиной ощущая холод плитки.
— Ты можешь напугаться до смерти, Кейт. Никогда не ходи здесь одна.
Его рука что-то ищет в куртке. Я не могу дышать.
Он делает еще один шаг ко мне, его туфли поскрипывают в тишине, а я смотрю в лицо своего мужа, и в этот миг слова из нашей свадебной церемонии звучат в моей голове так же отчетливо, как звон колоколов в ясное воскресное утро: «Любить все, что есть в тебе, доверять тому, что еще неизведано в тебе». Но что я фактически знаю? Пол, я лежала рядом с тобой на протяжении десяти лет; я знаю, где образуются капельки пота, когда ты испытываешь оргазм; я помню твое лицо, когда наших детей вынимали из моего тела; я слышала, как ты ругаешься и кричишь от боли, а также как тебя тошнит. Я знаю, где у тебя образуется спазм мышц, когда ты засыпаешь; как у тебя текут сопли, когда горе сменяет солнечное настроение; я ощущаю твои глубочайшие страхи и смеюсь над твоими самыми высокомерными предположениями. Я знаю, что ты хочешь быть кремированным, а не похороненным, и что ты надеешься, что Джош и Ава к тому времени будут состоявшимися, успешными взрослыми людьми, а я буду стоять на очень красивой скале в Девоне и развеивать по ветру из урны твои останки. Я прожила с тобой жизнь, мы вместе создали две новые жизни; я надеялась закончить свою жизнь с тобой, провести с тобой бессчетное количество молчаливых часов; но я стою здесь, под глубокой рекой, протекающей через весь город, в котором мы прожили эту жизнь, и понимаю, что совсем не знаю тебя.
Я не понимаю, на что ты способен, не могу определить твоей цели и твоих мотивов. Может быть, ты собираешься убить меня, а может быть, крепко обнять, — я уже не могу сказать. Мы разрушили наше доверие. Я солгала ради тебя, дала ложные показания, чтобы сохранить нашу идеальную жизнь, не помогла Лексу и… Мелоди, прости меня! В то время я думала, что у меня нет выбора.
— У тебя такой вид, будто ты сейчас упадешь в обморок, — говорит Пол, доставая из кармана носовой платок и протягивая мне.
Я прикладываю его к своему лицу, как белый флаг капитуляции.
— Ну же, обопрись на меня, и давай выбираться отсюда.
В итоге мы добрались до другого конца, и я даже не смогла сдержать стон, увидев знак, сообщающий, что этот лифт тоже не работает. Я еле тащусь по бесконечным ступенькам наверх, обходя лужи мочи. Из-за ржавых перил моя ладонь воняет как кровь.
— Подожди здесь, я заберу машину, — говорит Пол возле выхода. — Не хочу, чтобы ты шла дальше.
Я в изнеможении опускаюсь на бордюр, и Пол протягивает мне сумку.
— Можешь принести мне воды? Там есть магазин.
Он спускается по дороге к круглосуточному магазину на другой улице и исчезает под неоновой вывеской. Я достаю телефон и визитку О’Шиа и набираю номер. Наш разговор короткий: я просто говорю ей, что хочу изменить показания, и в двух словах объясняю почему. Я слышу триумфальные нотки в ее голосе: дело сделано, думает она. Когда Пол возвращается, я сижу на том же месте.
Усевшись на пассажирском сиденье, я жадно пью минеральную воду и засыпаю, не успев доехать даже до конца улицы.
Они пришли утром, когда Пол только вытащил из своей чашки чайный пакетик. Ава побежала открывать дверь. Они уже стояли в холле, когда я вышла их встречать. Их было много: О’Шиа и Уайт, несколько полицейских в штатском и несколько в форме. Они быстро прошли в кухню, и О’Шиа сообщила Полу, что они его арестовывают. Когда он спросил почему, они сказали: «В свете новой полученной информации». Он обернулся и молча посмотрел на меня, все еще держа на ложке капающий чайный пакетик.
— Давайте покончим с этим делом.
Он бросил в раковину ложку и пакетик и пошел в коридор за курткой, а потом начался ад. Джош принялся вопить. Он побежал за О’Шиа, когда та последовала за Полом в коридор, и ударил ее кулаком в живот.
— Не трогайте моего папу!
Пола прижали к вешалке и повалили на пол. Один из полицейских попытался оттащить Джоша, но не ожидал такой силы от девятилетнего ребенка и отступил, вскрикнув от удивления и боли.
Ава завыла несколькими голосами одновременно.
— Уймите своих детей! — заорала Уайт.
Все столпились в нашем узком коридоре. Джош лежал на оглушенном и ошарашенном Поле, крепко вцепившись в него, а я пыталась оттащить его.
— Не уходи, папочка, не уходи! — вопил Джош.
Муж пристально смотрел на меня, бледный и безмолвный. Парадокс в том, что я совсем не так все это представляла и не поддерживаю сейчас Джоша и Аву. Я не могла успокоить или переубедить своих детей. Здесь, в этом хаосе нашего изысканного коридора все доказывало, что Пол любил своих детей, а они любили его, и это именно я разъединила их. Я попыталась вызвать лицо Мелоди, чтобы набраться решимости продолжать, но слышала только своих перепуганных, убитых горем детей. Страх за свою жизнь, который я так сильно прочувствовала вчера, дома как рукой сняло, но правда — вот то единственное, что способно вернуть мне душевное спокойствие.
— Уведите его отсюда! — скомандовала О’Шиа, или мне только показалось, что она это сказала: Ава так громко кричала у меня над ухом, что все эти люди казались мне актерами в театре пантомимы.
Пол попытался встать, а полицейский оттащил Джоша — у меня не хватило духу сделать это. Двое полицейских вывели моего мужа из дома под крики «Папочка!». Пол не сказал мне ни слова. О’Шиа захлопнула дверь ногой, и я повернула ключ, потому что Джош хотел бежать за отцом. Она поправила рубашку и убрала волосы назад.
— Я ненавижу тебя! — крикнул мне Джош. И он действительно меня ненавидел.
— Солнышко… — попробовала вмешаться О’Шиа.
— Да он боец! — с уважением заметил мужчина, которому было на вид около сорока лет, но замолчал после одного только взгляда О’Шиа.
— Дайте миссис Форман минутку, — добавила О’Шиа, кивая мне.
Но у меня ушло больше, чем одна минута, чтобы успокоить детей. Я отвела их в школу, чтобы хоть как-то все упорядочить, но сложно делать обычные вещи, когда сердце рвется из груди.