— Вопросов нет, ваша честь. Следующий свидетель обвинения — офицер Дэниел Кенникот, — сказал он.
«Кенникот — отлично, — думал Фернандес, — „великий“ полисмен, обронивший пистолет. Будем надеяться, сейчас такого не произойдет с его самообладанием».
— Офицер Дэниел Кенникот, — громогласно возвестил в открытую дверь дежурный полицейский.
— Здесь, — отозвался Кенникот, запихивая лежащую возле него на деревянной скамье служебную записную книжку во внутренний карман пиджака.
Как офицеру полиции Кенникоту неоднократно приходилось давать показания в суде, а в качестве адвоката по уголовным делам — допрашивать полицейских. Поступив на службу, он в отличие от большинства полисменов, которых ему доводилось видеть в суде, стремился не походить на свидетелей-истуканов, чьи заученные показания сводились к механическим односложным ответам на вопросы. Или наоборот — чьи показания звучали весьма расплывчато, изобилуя фразами типа «насколько я помню» или «насколько я понимаю». Он знал: как на судей, так и на присяжных наибольшее впечатление производят не те свидетели, что машинально повторяют записанное в блокнотах, а те, что действительно пытались вспомнить увиденное, услышанное и подмеченное.
Он десятки раз бывал в зале судебных заседаний 121, но никогда еще не видел его настолько заполненным. Уверенной походкой он прошел через весь зал по устланному ковром полу к деревянной дверце-калитке и, пройдя сквозь нее, быстро поднялся на трибуну для свидетелей. Будучи приведенным к присяге, повернулся к Фернандесу. Некоторые полицейские старались подыгрывать судье, другие смотрели на представителя защиты или, если присутствовала пресса, обращались к сидящим в первых рядах репортерам. Кенникот всегда старался установить визуальный контакт с человеком, задающим ему вопросы, и больше ни с кем.
— Офицер Кенникот, вы уже три года состоите на службе в Объединенных силах полиции Торонто, верно?
Кенникот знал, что в восьмидесятых, когда произошло слияние городских полицейских подразделений, они стали называться полицейской службой. Старшее поколение полисменов не признавало этого названия: они считали себя боевым подразделением, а не службой. Старшее поколение судей было того же мнения.
Посмотрев поверх очков на Фернандеса, Саммерс едва заметно улыбнулся.
— Чуть больше: 21 июня будет четыре года, с тех пор как я поступил на службу, — поправил Кенникот.
«И пять лет, с тех пор как убили Майкла», — добавил он про себя.
Большинство полицейских отвечали отрывисто, как автоматы: «Да, сэр» — «нет, сэр». Кенникот стремился вступить в диалог, старательно избегая ответов типа «так точно», «именно так».
— А до этого вы были адвокатом?
— Адвокатом по уголовным делам в течение пяти лет.
— А теперь я бы хотел, чтобы вы мысленно перенеслись в то утро 17 декабря прошлого года, к событиям, которые вас привели сегодня сюда, в зал суда. Насколько я понимаю, вы тогда вели соответствующие записи, верно?
Кенникот сунул руку в карман и вытащил оттуда блокнот. Он знал, что это может стать первым поводом для препирательств. Предполагалось, что прежде чем дать ему возможность воспользоваться своими заметками в суде, Нэнси Пэриш — представитель защиты — для начала подвергнет его многочисленным расспросам.
— Да. Вот они.
— Копия этих записей была предоставлена представителю защиты. Вы намерены использовать их при даче свидетельских показаний? — Краем глаза он уже заметил, что Пэриш начала подниматься.
Обычная тягомотина заключалась бы в следующем: он заявляет, что ему необходимо заглядывать в записи; она задает ему кучу всевозможных вопросов по поводу того, как и когда они делались, и потом судья разрешает ему ими пользоваться. Опытный адвокат поступил бы так не с целью помешать использовать записи, а для того, чтобы заранее усомниться в их предполагаемой безукоризненной точности.
Кенникот сделал глубокий вдох.
— Думаю, в этом нет необходимости, — ответил он. — Я очень хорошо помню то утро, в том числе и по времени. И если возникнет необходимость заглянуть в блокнот, я скажу вам об этом.
Он продолжал смотреть на Фернандеса, но краем глаза заметил, как выпрямился в своем кресле судья Саммерс. Пэриш продолжала стоять.
— Такой ответ впечатляет, — заметил Саммерс. — Это позволит нам избежать бездарной траты времени на стандартную процедуру, предваряющую использование этих записей. Молодец, офицер. Мисс Пэриш?
Взглянув на Кенникота, Пэриш улыбнулась:
— Я оставлю свои вопросы к этому офицеру на потом. — Она вновь присела.
Рассказ Кенникота направлял в необходимое русло Фернандеса. Это не выглядело блестящим выступлением, однако Фернандес был весьма компетентным и хорошо подготовленным юристом. На мольберте стоял полномасштабный чертеж квартиры, и Фернандес попросил Кенникота подойти к нему и начертить фломастером свой утренний путь.
— Где вы находились, офицер, когда впервые увидели мистера Сингха и мистера Брэйса?
— Я находился здесь. — Кенникот отметил конец коридора перед входом на кухню.
— И что же произошло потом?
— Подойдя к мистеру Брэйсу, я поскользнулся на кафельном полу, — ответил Кенникот, отмечая соответствующее место маленьким крестиком. — Я упал здесь, а пистолет, который держал в правой руке, отлетел сюда. — Он провел пунктирную линию к кухонным шкафам.
Он уже столько раз побывал в квартире Брэйса, что, как ему казалось, знал там каждый дюйм. Однако на архитектурном чертеже помещение выглядело совершенно по-иному. Даже вернувшись на свидетельскую трибуну, он поймал себя на том, что продолжает смотреть на мольберт.
Фернандес продолжал задавать вопросы. Они касались проведенного им остатка дня, просмотра видеопленок из вестибюля и всего, что ему удалось узнать об образе жизни Брэйса и Торн. Они заранее договорились не затрагивать алкогольную проблему Торн и известили об этом защиту. Если этой теме и суждено было как-то всплыть на суде, то пусть это окажется делом рук Пэриш. По крайней мере доктор и миссис Торн не станут винить в этом прокурора.
Когда Фернандес закончил, поднялась Пэриш. Она в совершенстве владела искусством перекрестного допроса. Кенникот почувствовал это на собственной шкуре. Она задавала общие наводящие вопросы, ограничивая его ответы лишь короткими «да» или «нет», методично загоняя его в угол. Это напоминало шахматный эндшпиль, когда имеющий преимущество игрок медленно отрезает сопернику все пути отхода.
Как он и предполагал, Пэриш начала с расспросов о сделанных им записях.
— Ведение записей является одной из основных составляющих вашей работы. Я права, офицер Кенникот?
— Совершенно верно, это необходимо.
— И вас этому учили, так?
— Да. У нас даже преподает бывший детектив отдела — он ведет отдельный семинар по этой дисциплине. Это довольно обстоятельные занятия.