Пэриш расправила простыни на той стороне кровати, где не лежала. Всю неделю она спала по очереди то на одной, то на другой половине, чтобы вторая половина просохла от ее ночных кошмаров.
«Широкие двуспальные кровати изобретались явно не с этой целью», — думала Пэриш, взбивая подушки.
Она включила ночник.
Подобная история неизбежно повторялась, как только у нее начинался большой судебный процесс. Ночные кошмары и превращение личной жизни в хаос. Когда ей приходилось целыми днями торчать в суде, а вечером ездить в тюрьму, времени ни на что другое не оставалось. Какая там готовка или уборка — успеть бы перекусить.
Каждый раз перед долгим процессом она пыталась все спланировать наперед. Запастись всем необходимым и как следует подготовиться, точно жители морского побережья, которые задраивают дома перед штормом. Она снимала в банкомате наличные, закупала коробками ручки с бумагой, гору замороженных продуктов, чулки и белье. Однако каждый раз неизбежно допускала мелкий просчет, из-за которого все ее приготовления шли насмарку. То заканчивались чернила в картридже принтера, то — шампунь, то вдруг начинались «критические дни», а у нее оказывался единственный «тампакс».
«Может быть, мне сейчас собрать постельное белье и постирать? — подумала она, уже зная, что заснуть ей не суждено. — Может быть, может быть…»
Вместо этого Пэриш, точно отвергнутая любовница, вновь перечитывающая полученный в письме отказ, взяла судебную папку и раскрыла на страницах с заметками, сделанными ею во время последней встречи с Кевином Брэйсом минувшим вечером.
Стоило ей взглянуть в записи, как остатки сна выветрились из головы. Сразу вспомнила все, что случилось. Решив написать то, что хотела ему сказать, она взяла его тетрадь:
«Мистер Брэйс, представитель обвинения только что уведомил меня, что в течение следующих двадцати четырех часов у них могут оказаться новые улики. В данный момент они не сказали, о чем речь. Возможно, захотят отложить слушание дела и отпустить вас под залог».
Пэриш наблюдала за лицом Брэйса, пока он внимательно читал то, что она написала. Новость, похоже, взволновала его. Он написал ответ:
«Не надо ни отсрочек, ни залогов. Пусть продолжают».
«Завидное красноречие. Картина, достойная зарисовки, — думала Пэриш. — Адвокат со своим клиентом, бок о бок за столом, вот-вот начнется суд. Клиент передает адвокату записку, в которой пишет: „Простите, что сообщаю вам об этом только сейчас, но преступление совершил я“».
Подвинув к себе тетрадь Брэйса, она написала:
«Понимаю, вы не хотите освобождения под залог. Но почему вы так против того, что отложат слушание?»
Прежде чем написать ответ, он поймал ее взгляд и некоторое время смотрел ей в глаза. Она все еще мысленно представляла только что придуманную ею карикатуру и поэтому невольно улыбнулась, прочитав его ответ:
«Я собираюсь признать вину».
Она не могла забыть то, что увидела в его глазах. К ее изумлению, ей показалось, что он испытал облегчение.
Пэриш встала с постели и прошла в гостиную к маленькому эркеру с окошком. Хотя она жила в четырех кварталах южнее Дэнфорта — одной из наиболее оживленных улиц Торонто, — до нее доносились шум и сигналы проносящихся там машин.
«Мне бы тоже следует почувствовать облегчение, — думала она. — Отпраздновать победу „Листьев“, а заодно и свое возвращение к нормальной жизни. Да, и еще стоит отметить свое первое проигранное дело об убийстве. С почином! Смогу съездить домой на День матери».
Она оглянулась на скомканные простыни, затем перевела взгляд на корзину для грязного белья, на выросшую возле кровати стопку непрочитанных книг и журналов. И на стоящую рядом с ними коробку, надписанную «Брэйс».
Да, заснуть вновь уже не суждено. Пэриш села на пол возле коробки, скрестив ноги, и открыла ее.
«Моя последняя ночь с этим делом, — подумала она, вынимая из коробки папку „Свидетельские показания“. — Что же здесь могло ускользнуть от меня, Кевин Брэйс? — уже в который раз недоумевала она. — Что?»
Ари Грин в упор глянул на Сару Макгил. Он смотрел ей прямо в глаза, ожидая увидеть в них смятение от его неожиданного появления в пустынном коридоре Маркет-плэйс-тауэр среди ночи. Но ее взгляд был спокоен. В нем ощущался заведомый отказ чему-либо удивляться. Она просто смотрела выжидающе, глазами человека, достаточно пережившего в своей жизни, чтобы его могло еще что-то поразить. Взгляд таких глаз был ему знаком — взгляд выживших, глаза его родителей, их друзей.
Грин повернулся к Эдне Уингейт. Та, похоже, все еще не могла прийти в себя. Он кивнул в сторону Макгил.
— Прошу прощения, что мешаю встрече матери с дочерью.
Посмотрев на Макгил, Уингейт вновь перевела взгляд на Грина и зарделась.
Сунув руку в карман пальто, Грин вынул оттуда казенного вида конверт.
— Знаете, у меня хорошо получается разбираться с документами по любому, пусть и объемному, делу: каждая бумажка — на своем месте. Однако с собственными бумагами я не справляюсь. На днях я получил кое-что по почте. — Конверт захрустел, пока он доставал из него листочек. — Чертовы талоны за парковку. Мне приходит целый ворох квитанций, особенно когда работаю с большим делом. Вечно забываю их вовремя оплачивать, а потом получаю вот такие извещения из суда. Квитанции приходят порой чуть ли не через несколько месяцев. Вот этот талон еще от 17 декабря: Маркет-лейн — улочка, что рядом с этим домом. Офицер Кенникот брал мою машину и припарковался там в день убийства Кэтрин Торн. У него не было моего жетона, а про парковочный счетчик мы и вовсе забыли. Вчера, обнаружив это среди почты, я вспомнил то утро и припаркованный прямо передо мной грузовичок. На нем еще снег лежал, будто он откуда-то с севера приехал.
Грин вновь залез в конверт и вытащил из него второй листик бумаги. Сделав небольшую паузу, он посмотрел на то, что там написано, словно видел это впервые.
— Миссис Макгил, я узнал номер вашей машины и проверил его на получение парковочных талонов. Нашелся всего один. — Он показал ей клочок бумаги. — В ночь убийства ваш грузовичок был припаркован в переулке возле этого дома. Утром я поставил свою машину позади него. — Он посмотрел ей в лицо. — Обычно вы уезжали до шести и не получали квитанций за парковку. Но из-за случившегося вы задержались и вам необходимо было где-то переждать, пока страсти не улягутся. Тут я задумался: куда вам было идти? Неужели вы знали кого-то в этом доме? Но откуда вам было знать кого-то еще?
Минувшим вечером я ездил к отцу смотреть матч. С улицы доносился запах сирени. Наступает День матери. Первый, с тех пор как умерла моя мать. Я обычно дарил ей сирень. И тут я вспомнил про вас, миссис Макгил. Вы же ботаник. И что же, подумал я, дарили вам на День матери ваши девочки, Аманда и Беатрис? Мой отец как-то отметил, что вы назвали их очень по-английски. И тут до меня дошло: Эдна Уингейт — ваша мать. В ночь убийства Кэтрин вы оставались у нее до тех пор, пока все не успокоилось.