— Послушайте, Альберт, что происходит?
Фернандес пожал плечами. Пэриш взглянула на Грина. Тот ничем себя не выдавал. Пэриш ощущала себя ребенком, которому некому пожаловаться на свою обиду.
— И что вы от меня хотите?
— Скажите Брэйсу, мне, вполне возможно, придется отложить всю эту тягомотину. В конце концов речь идет о нем, а не о ком-то еще, — сказал Фернандес. — Саммерс, конечно, будет зол как черт. Но что с того?
— Я поговорю с ним, — ответила она.
«Я-то с ним поговорю, а вот он со мной… Кто знает, как он отнесется к таким новостям?»
— Скажите ему, я согласен на залог, — заявил Фернандес.
Пэриш кивнула. Фернандеса, должно быть, удивило, почему Брэйс отказался от освобождения под залог в декабре. Им, видимо, хотелось, чтобы он вышел на свободу, поскольку в тюрьме он держал рот на замке. Дома они могли бы прослушивать его телефон и следить за ним. Они рассчитывали на это. Предложение Фернандеса насчет залога означало, что их позиции не так сильны, как им хотелось бы. Им нужны новые улики.
«Спокойно», — сказала она себе.
— Спасибо. Я поговорю с ним.
Обменявшись рукопожатием, Пэриш взяла свой портфель и направилась к двери.
«Назад, в „Дон“, куда же еще?! — думала она про себя. — В то время как весь город кричит и беснуется перед экранами телевизоров во время финального матча на Кубок Стэнли, я проведу очередной вечер в тюрьме. Со своим молчаливым клиентом».
Ари Грину еще не доводилось видеть в городе такого эмоционального взрыва. Когда в 1982 году итальянцы стали чемпионами мира, «маленькая Италия» и Сент-Клэр-авеню на весь день превратились в один красочный праздник. В 1992-м и 1993-м, когда «Блу Джейз» выигрывали первенство по бейсболу, все главные улицы города заполнили, как потом утверждали, около миллиона развеселых болельщиков. Но на этот раз царило настоящее безумство. После более чем сорока лет ожидания болельщиков «Листья» выиграли Кубок Стэнли, и всех охватила коллективная эйфория.
Грин отправился смотреть игру к отцу. За пять секунд до конца матча голкипер «Листьев» отразил невероятный удар, и, когда прозвучала финальная сирена, он, в ознаменование победы, подбросил свою клюшку с перчатками высоко вверх, а Грин стиснул отца в объятиях.
За исключением дня похорон матери это был единственный раз, когда он увидел в глазах отца слезы. Отец достал запечатанную бутылку «Чивас Ригал», [30] и они отметили великую победу. И вскоре до них донеслось… Рев со стороны Бэтхерст-стрит был слышен за десять кварталов. Сигналы машин, крики людей, грохот музыки… Гигантская волна безумной радости.
Грин сел в машину и потратил почти два часа, пробираясь по боковым улочкам в центр к Маркет-плэйс-тауэр. По пути он вспомнил, как в то первое утро преодолел все это расстояние по пустынным улицам в мгновение ока.
Ночь была теплой, и он ехал с открытыми окнами. В воздухе ощущалась приятная свежесть. Ему удалось припарковаться севернее Фронт-стрит, напротив небольшого парка, где цвела раскидистая сирень. До Грина донесся ее нежный запах. Зайдя за черную металлическую калитку, он отломил две маленькие веточки. Единственным источником света был уличный фонарь в отдалении, однако соцветия насыщенно-пурпурного цвета бросались в глаза даже при таком тусклом освещении. Аромат пьянил. По мере приближения к Фронт-стрит городские огни становились все ярче. Сама Фронт-стрит оказалась запруженной людьми — из расположенных на северной стороне ресторанов высыпали туристы, группки молодых модных дамочек бродили, подыскивая подходящий бар, возле демонстративно припаркованных на видных и порой неположенных местах дорогих машин небрежно стояли щеголеватые молодые люди. По всей улице, отчаянно сигналя, катили машины, из окон которых высовывалась молодежь, размахивая сине-белыми флагами, с криками: «Вперед, „Листья“!», «Победа нации „Листьев“!»
Грин незаметно пересек улицу.
Свернув на Маркет-лейн — улочку к востоку от Маркет-плэйс-тауэр, — он стал постепенно удаляться от шума и огней. Ряд пышных форзиций окаймлял въезд на частную подъездную дорожку… Даже при таком тусклом свете Грин заметил, что большая часть их желтых весенних листьев становилась по-летнему зелеными. Еще раз посмотрев по сторонам и убедившись, что никто его не видел, он юркнул в кусты и по тропинке прошел к белой металлической двери возле въезда в гараж. На первый взгляд дверь казалась закрытой, но, подойдя ближе, он увидел подложенный с краю кирпич, который не давал ей захлопнуться.
Грин кивнул сам себе. Все было так, как и обещал консьерж Рашид, когда Грин звонил ему несколько часов назад.
— Оставьте в дверях кирпич, — сказал ему Грин, — и я позабочусь об исчезновении вашего иммиграционного файла.
Открыв дверь, он проскользнул внутрь и осторожно вернул дверь в исходное положение. Послышался едва различимый стук: металл соприкоснулся с кирпичом.
Искусственное освещение внутри гаража создавало холодный белый отблеск. Чувствовалась сырость. Единственными звуками были басовитый гул большого вентилятора в дальнем конце гаража и шаги Грина по бетонному полу.
Чтобы не попасть в зону видеокамер, он, как учил Рашид, аккуратно прошел вдоль южной стены к укромному месту за лестничной клеткой. Положив возле себя на пол веточки сирени, взглянул на часы. Десять минут пополуночи.
«В лучшем случае еще часа два», — решил Грин.
Оказалось — нет. Часа через полтора ожидания в тишине он научился различать все малейшие звуковые нюансы. До него доносились сигналы отдельных машин и звуки пластиковых дуделок. И вот, вскоре после половины второго, он услышал легкие шаги, медленно приближающиеся к двери снаружи. Через мгновение раздался тихий скрип дверных петель и чуть слышный щелчок соприкосновения стальной поверхности с кирпичом. Кто-то проследовал его путем — вдоль стены и вне зоны действия видеокамер. В отличие от осмотрительно пробиравшегося Грина человек шел довольно быстро. И уверенно. Словно весь этот путь был ему хорошо знаком. Грин слышал, как он, пройдя мимо, направился к двери лестничной клетки.
Грин едва сдержался, чтобы не высунуться и не взглянуть. Он еще подождал, продолжая прислушиваться. Дверь на лестницу закрылась, но он продолжал ждать, вслушиваясь. Шаги удалялись, поднимаясь по бетонной лестнице и несколько замедляясь.
С сиренью в руке он вышел из укрытия и направился к лифту. Нажав кнопку «вверх», ожидал, что лифт, учитывая время суток, тут же подойдет, однако лифта не было секунд тридцать. Он едва сдержался от повторного нажатия уже светящейся кнопки вызова.
Вскоре дверь открылась. Прежде чем зайти в лифт, Грин вынул сотовый телефон, вызвал уже набранный номер и сказал лишь одно слово: «Вперед».
Войдя в лифт, он нажал кнопку двенадцатого этажа и кнопку закрытия двери. Когда лифт открылся на двенадцатом этаже, он, прежде чем выйти, нажал кнопку цокольного этажа и закрытия двери. Он пошел направо — к тому месту, где коридор поворачивал к квартире 12Б, и, заглянув за угол, убедился, что там по-прежнему никого нет.