«Да, местные хоккейные болельщики не отличаются оригинальностью», — стараясь не побеспокоить спящих детей, покачал головой Аманква.
Не важно, что на кредитках почти ничего не осталось и почти год не было женщины. Главное, что рядом дети и он ощущает, как бьются два детских сердечка и два самых дорогих на Земле тельца мирно посапывают в глубоком детском сне. Благодаря материалам по делу Брэйса ему наконец удалось скопить достаточно денег, чтобы снять квартиру.
— Желаю вам приятно провести время с детьми, мистер Аманква, — сказала ему на минувшей неделе «Ее Честь, Госпожа Правосудие», то есть бывшая жена, приняв решение о возможности его более продолжительных встреч с детьми.
«Спасибо Кевину Брэйсу, убившему в ванне Кэтрин Торн, — думал он. — Что бы я сейчас делал, если бы не такой „прорыв“?»
Без этой сверхурочной работы он бы еще сильнее задолжал с алиментами, и его фото оказалось бы в Интернете среди злостных неплательщиков.
С улицы вновь донеслись громкие крики. Кто-то без устали дудел в синюю пластиковую дудку, несколько человек скандировали: «„Листья“! „Листья“! „Листья“!», другие вразнобой затянули: «Мы — чемпионы». [31] Он тихо подошел к окну. Из бильярдной напротив на улицу высыпали молодые, здорово подвыпившие вьетнамцы, их черные волосы были окрашены в сине-белые цвета «Мэпл лифс».
Он попытался представить, о чем Нэнси Пэриш будет спрашивать детектива Хоу. Минувшим днем все представители прессы обсуждали ее перекрестный допрос мистера Сингха. Аманква улыбнулся. Если бы они только знали, какую работу с помощью индийских корреспондентов «Стар» ему пришлось проделать, чтобы разузнать весь «послужной список» мистера Сингха. Но его старания не прошли даром.
Он вновь вспомнил некоторые эпизоды выступления офицера Кенникота. Как показалось Аманкве, в отличие от других он что-то заметил. Находясь на трибуне, Кенникот смотрел на Фернандеса и на Пэриш за исключением момента, когда Фернандес пригласил его подойти к плану квартиры Брэйса. Аманква обратил внимание, что, вернувшись на свое место, Кенникот вновь мельком посмотрел на план квартиры, а выходя из зала, опять бросил взгляд на чертеж. Что-то он там увидел.
«Что же?» — машинально спросил про себя Аманква, даже не осознав, произнес ли он этот вопрос вслух. Он наблюдал за проезжающим мимо полупустым трамваем. Похоже, хоккейные болельщики постепенно утихомирились.
«До чего же ты там додумался, Кенникот?» — мысленно повторял он, провожая взглядом дребезжащий по улице трамвай, пока тот не исчез за углом.
Он посмотрел на часы: начало седьмого. Решил послать по электронной почте письмо Нэнси Пэриш, но не успел он начать печатать, как пришло сообщение от нее: «Позвони, когда проснешься. Как прошел первый вечер с детьми?»
Он набрал ее номер.
— Привет, Овотве, — поздоровалась Пэриш. — Я думала, ты спишь.
— Уже ни в одном глазу, — отозвался Аманква. — Как раз собирался написать тебе.
— Как прошел вечер с детьми?
— Замечательно. Даже не могу тебе описать, — ответил он. — Все дело в моем имени.
— О чем ты?
— Овотве. Это значит «восемь». Я был в семье восьмым ребенком. Одиночество для меня — пытка.
— Очень рада за тебя. А что ты хотел написать мне?
Аманква рассказал ей, как наблюдал за Кенникотом и как тот, выходя из зала суда, смотрел на план квартиры. Он вдруг подумал и спросил:
— А ты ведь прислала мне сообщение не ради того, чтобы поинтересоваться детьми?
В трубке последовала продолжительная пауза.
— Просто будь там сегодня вовремя, — сказала Пэриш. — Пока больше ничего не могу тебе сказать.
Закончив разговор, Аманква вдруг поймал себя на том, что он, как в кино, смотрит на телефон в своей руке. Намек был немногословен, но предельно ясен: «Что-то происходит; сказать, что именно, не могу; конфиденциальная информация».
Он взял с книжной полки внушительную тетрадь, надписанную «Брэйс». Почерк у Аманквы был каллиграфический. В отличие от нетребовательных канадских преподавателей, которые учили его детей, его школьные учителя били линейкой по рукам каждого, кто неправильно держал ручку. Он всякий раз поражался, глядя на то, сколько канадских журналистов держат ручки как попало.
Эта тетрадь служила ему дневником, который он вел с самого начала судебного процесса над Брэйсом. Он стал его внимательно перечитывать. Кенникот что-то заметил. Что?
Закончив читать, Аманква, как всегда, когда ему надо было что-то обдумать, сел за синтезатор. Нацепив наушники и максимально убавив звук, он стал играть нежный ноктюрн Шопена. В звучание музыки вторглось дребезжание очередного громыхающего по Джерард-стрит трамвая. Когда тот в конце квартала повернул за угол, музыка в наушниках вновь возобладала.
Он вспомнил вечер, когда с женой был в квартире Брэйса на его ежегодной рождественской вечеринке. Место показалось ему исключительным — квартира, занимающая пол-этажа, с огромной входной дверью и внушительных размеров прихожей. Брэйс пошутил, что в свое время он сможет тут свободно разворачиваться в кресле-каталке.
Аманква погрузился в раздумья. Он мысленно сравнивал хоромы Брэйса со своей лачугой. Очень опасался, что скажут дети, когда он впервые приведет их сюда. И прошлым вечером его поразила их жизнерадостная способность приспосабливаться. Вбежав в его крохотную спальню, они весело попрыгали на кровать, а через несколько минут уже со смехом играли в прятки.
Он удивлялся умению детей прятаться и про себя рассмеялся, вспомнив, как они его обманули. Когда была его очередь «водить», он ушел в спальню считать до десяти. Выйдя из спальни, он обыскал всю квартиру, но нигде не мог их найти. В какой-то момент его даже охватила паника — куда они могли подеваться? Он окликнул их, и дети со смехом выбежали к нему. Пока он считал, они просочились вслед за ним в спальню и спрятались за дверью. Разумеется, он, даже не подумав, прошел мимо них.
«Старая хитрость, о которой давно написано во всех книжках», — улыбнулся он про себя.
Его руки застыли над клавишами. За дверью. Широкая прихожая квартиры Брэйса. Кенникот смотрит на план квартиры. Так вот в чем дело. В квартире Брэйса находился кто-то еще. Кто-то играл в прятки, но не в безобидную детскую игру.
Его руки непроизвольно опустились на клавиши, и в наушниках раздалась какофония. Сорвав их с головы, он схватил телефон.
— Нэнси, он был не один! — воскликнул Аманква, когда Пэриш взяла трубку. — В квартире присутствовал кто-то еще. За дверью.
— Поэтому-то… — шумно выдохнув, начала Пэриш.
— Поэтому что?
Пэриш замялась.