Ефрейтор Мюллер остался лежать, уткнувшись лицом в снег. Его, потерявшего сознание, подобрали свои, из мотострелковой роты, получившие приказ провести разведку боем.
Так Ральф оказался в лазарете.
И вот теперь здесь, в тылу, ему вновь грозила смертельная опасность. Он сосредоточился, пытаясь оценить свое физическое состояние. Раны ныли, но все они, по счастливой случайности, оказались по меркам военного времени достаточно легкими. Ральф потерял много крови, но в лазарете его подлечили, он уже начал, что называется, возвращаться к жизни. Последний «подарок» в тот злополучный вечер он получил от своих — пуля, предназначенная русским кавалеристам, слегка задела его левое плечо. Эта рана была совсем не опасна, но причиняла неудобства.
Ральф приподнялся на койке и огляделся. Кроме него в лазарете было еще трое тяжелораненых. Несколько выздоравливающих солдат, наверное, отправились покурить на крыльцо. Рядом с кроватью одного из них были сложены какие-то вещи. Ральф медленно встал, осторожно подошел ближе и обнаружил полный комплект формы обершарфюрера СС. На спинке кровати висела длинная темно-зеленая шинель.
Мюллер подошел к окну. На улице смеркалось. По дороге проехал легкий бронеавтомобиль, пробежал посыльный. У дома напротив сидела собака и, казалось, смотрела прямо на Ральфа. На крыльце лазарета никого не было.
Ральф принял решение действовать. Он облачился в форму обершарфюрера, которая лишь немного его стесняла. Трудней пришлось с сапогами — они оказались катастрофически малы, размера на два. Но деваться некуда, и он с огромным трудом, доведя себя до полуобморочного состояния, натянул-таки их.
Посидев полминуты на краю кровати, Ральф поднялся, преодолевая слабость, открыл дверь и вышел из лазарета. Обогнув дом справа, он увидел пост охраны, выставленный как раз со стороны окна, через которое он рассматривал окрестности, а пост почему-то не заметил. Впредь следует быть осторожней. Двигаясь неторопливо, Мюллер пошел мимо поста. Два солдата с пятизарядными карабинами Маузер образца 1898 года на плечах грелись у железной бочки с тлеющим углем. Они проводили Мюллера внимательными взглядами, но не остановили.
Теперь надо как можно скорее отыскать штаб армейской разведки. На перекрестке Ральф увидел указатели: налево значился город с «любимым» названием Ральфа — Zhizdra, направо — населенный пункт Zikejevo.
Сотрудники Абвера могут находиться повсюду, но, скорее всего, надо попасть в Жиздру, там ведь штаб армии.
На дороге показалась колонна грузовиков. Впереди ехал бронетранспортер фирмы «Ганомаг». Номерной знак со сдвоенной руной «зиг» и пятизначным регистрационным номером говорил о принадлежности колонны к СС. Ральф расстегнул шинель, быстро взглянул на манжетную ленту, на которой серебряными нитками было вышито слово Das Reich. Это означало, что владелец формы служил в элитной дивизии «Рейх», временно приданной танковой группе Гейнца Вильгельма Гудериана. Тут же был вышит номер части. Запомнив все это, Ральф, пропустил бронетранспортер и еще несколько автомашин и только тогда поднял руку вверх. Притормозил фургон, водитель вопросительно взглянул на Ральфа.
—Камерад, если вы едете в Жиздру, подвезите меня, пожалуйста, у меня срочное донесение. Касается военной разведки.
Ральф не мог не знать, что в войсках СС в ходу было обращение «товарищ» вместо привычного для германской армии «господин». К тому же, в СС, в отличие от других частей рейха, не существовало столь ярко выраженной пропасти между офицерами и солдатами, так как любой боевой офицер СС вначале обязательно проходил службу солдатом. Тем более, такие «вольности» были свойственны для отношений между сержантами и рядовыми.
—Хорошо, садитесь, только быстро, пожалуйста. Теплая и уютная кабина грузовика — как раз то, что нужно. Правда, здесь как-то странно пахло, чем-то кисло-сладким.
—Мы едем не совсем в Жиздру, но вы сойдете неподалеку от города,— водитель умело сохранял дистанцию в колонне.
—Отлично, спасибо. Там я разберусь.
—Вы уже бывали в Жиздре?
—Нет, не приходилось. Но мне хорошо объяснили дорогу.
—Вчера город бомбили русские самолеты. Они теперь прилетают чуть ли не каждый день.
—Да, кто бы мог подумать. Ну, ничего, думаю, все скоро изменится.
—Обершарфюрер, вы можете не бояться говорить откровенно со своим товарищем. Вы же слышали, что сказал в выступлении по радио рейхсфюрер? Он сказал, что «ложь и укрывательство правды о нашем положении не даст нам выиграть войну».
—Я согласен, но не всем понятно, почему мы отступаем… Тут важно не паниковать.
—Точно! Ну, к тому же, всяких паникеров можно засунуть к евреям и другим животным в наши газвагены.
Тут Ральф понял, откуда неприятный, необычный запах. Это могли быть продукты выхлопных газов и еще что-то… Мюллер слышал про эти автомобили, но, как и многому другому, что рассказывали про СС, особого значения не придавал. И вот теперь он ехал в том самом автомобиле-душегубке, который чей-то воспаленный ум изобрел для уничтожения людей.
Эти машины были специально разработаны для казней «в полевых условиях» по заданию Управления имперской безопасности, в начале войны с Советским Союзом. Газваген представлял собой герметично закрытый фургон, куда подавался невидимый яд — углемоноксид. В кузов загружалось несколько десятков человек, машина трогалась, и максимум через пятнадцать минут все несчастные умирали от удушья и отравления…
—Там кто-нибудь есть?— Ральф ткнул пальцем на фургон.
—Нет пока. Здесь, по правде говоря, маловато евреев, а красные комиссары все разбежались. Русские трусливы и, на самом деле, совсем не преданны своему Сталину. Многие сразу решили служить нам.
Ральф хотел было спросить, как так получилось, что трусливые русские смогли отбросить войска рейха от Москвы, когда немецкие солдаты уже видели в бинокли кремлевские башни, но не стал. Он не знал, принято ли в СС быть объективным и откровенным. По крайней мере, в девизе СС «твоя честь — твоя верность» понятие «откровенность» не присутствовало.
Но водитель сам решил пооткровенничать:
—В Жиздру пришли трое молодых русских солдат, дезертиров. Сказали, что не хотят служить большевикам, потому что их родителей перед войной расстреляли за полкило зерна. Они зерно это утащили с элеватора. А перед тем, как расстрелять, пытали зверски. Парни сказали, что до войны в их деревне жили все впроголодь, а как война пришла, всех забрали на фронт. А за что воевать они не знали, вот и пришли к нам. Большевики — звери. Они свой собственный народ за скотину держат. Вот вы спрашиваете про газвагены… Ладно, вы хоть и штабной, я вижу, но свой, я вам расскажу. Когда мы сажаем в машину наших врагов, они не знают, что могила для них уже выкопана. Я два раза наблюдал, как из фургона выгружали трупы. Лица не были искажены! Вы понимаете! Значит, смерть наступала без конвульсий. Это легкая, гуманная смерть.
Водитель грузовика многозначительно посмотрел на Ральфа. В его взгляде было что-то торжественное. Мюллер вежливо кивнул, хотя и не понимал восторга. Он еще никогда так близко не общался с членом эйнзатц-команды. Общение большого удовольствия не доставило, и он подумал: «Да, старик, прав был Зигфрид: ты — неженка».