Для тех, чьи грехи перевешивают весы правосудия, путь через ас-Сираат неизбежно приведет к роковому концу. В страшную пылающую бездну — Яханнам — падут они. Там черные сердца грешников, чуравшихся Аллаха, будут встречены вечным огнем и невыносимыми муками: нестерпимый жар, поджаривающий плоть; тяжелые цепи, вес которых никогда не уменьшается; вонючее питье, не утоляющее жажду; и тошнотворные тернистые растения, наесться которыми невозможно.
«Их муки будут вечными».
— Такуа, [109] — благоговейно прошептал он. — Бойся Бога.
Направляясь к южной половине храма, хранитель проследовал под отдельно стоящей мраморной аркой и сошел по широким мраморным ступеням к нерукотворной подземной пещере под скалой, называемой Колодцем душ.
Он ступил на богатый персидский ковер, покрывавший ровный насыпной пол, и сырой воздух просторной пещеры наполнил легкие. Яркий свет прожектора нарезал тени из скальных обнажений стен пещеры, которые плавно закруглялись от пола к своду.
В дальнем конце два араба молотками и зубилами старательно сбивали камень, готовя стены для монтажа скобок и кабелей.
— Что скажешь? — спросил он на арабском у бригадира. — Будет работать?
— Будет, — кивнул бородатый бригадир. — Уверен.
— Отлично.
Галиб обратился к остальным.
— Братья, остановитесь, пожалуйста, на минутку. Прошу тишины.
Мастера прервали работу. Через пять секунд в пещере повисла звенящая тишина.
Галиб закрыл глаза, задержал дыхание и напряженно прислушался. Под пещерой безошибочно угадывались приглушенные звуки земляных работ — более отчетливые, чем вчера. Галиб даже уловил кое-что новое: едва уловимые вибрации, ощущаемые подошвами босых ног.
Открыв глаза, он улыбнулся.
— Можете продолжать, — сказал он рабочим. — И да пошлет Он мир всем вам.
Хранитель повернулся и, поднявшись по ступеням, скрылся в проходе.
В музее Израиля Жюли изо всех сил старалась идти в ногу с Амитом вверх по лестнице от Храма Книги к галерее. Когда они вновь возвращались через открытый внутренний двор, археолог бросил взгляд на белый купол храма и на черный монолит, поднимающийся из-за него. Каждый символизировал воина в последней битве добра и зла, подробно описанной в свитках Мертвого моря, — искрой, которая даст начало мессианской эре. Сыновья света против сынов тьмы.
— Так что выяснил Енох? — спросила Жюли.
На этот раз, когда Амит звонил своему другу из кабинета администрации выставочного зала, ему пришлось в основном только слушать. Поэтому она не уловила, какого рода информацию сообщил Енох. Но промелькнувшая на лице Амита тревога очень ее обеспокоила.
— Сегодня рано утром раввин на своем самолете приземлился на частном аэродроме на севере Каира, Иншасе. А к полудню уже вернулся в Тель-Авив.
— Иншас? — Жюли вдруг шлепнула Амита по руке. — Это ж в двух шагах от Гелиополиса!
— Вот именно. Секрет иероглифа раскрыт.
— А что он там делал?
— Точной информации у Еноха нет, известно лишь, что по прибытии в Тель-Авив он выгружал солидных размеров транспортировочный контейнер.
— Правда? А что внутри?
Жюли уже почти бежала трусцой рядом с ним.
— Господи, да ты можешь помедленнее?
Она потянула его за руку.
— Извини. — Амит чуть сбавил шаг. — Выяснить это Еноху не удалось. Проблема в том, что дипломаты могут шастать туда-сюда, как им заблагорассудится. Даже «Моссаду» не особо дозволено совать нос в дела этих больших дядей.
Ему вдруг вспомнилось предостережение Еноха: «С этим типом будь осторожней, он очень крут».
— Лично мне кажется, в контейнере он привез то, что может стать отличным дополнением к Третьему храму. Помнишь, в транскрипции… Слова о Завете?
— Помню.
По главной аллее они возвратились к центральному входу в музей.
— А в Завете говорится о неразделимости законов, данных Богом Моисею на Синае.
— Десять заповедей?
— Это, так сказать, краткая версия, «Завет для „чайников“». В Левите Бог говорит с Моисеем от первого лица и выдает ему шестьсот тринадцать директив, или мицвот, [110] которым суждено было стать путеводной нитью в повседневной жизни израильтян: диета, одежда, смерть, здоровье, женитьба, развод, половая жизнь, уголовное делопроизводство и так далее. Все это являлось частью Завета, которому израильтянам надлежало следовать непреложно, чтобы добраться до Земли обетованной.
— А какое это имеет отношение к храму?
— Прямое, поскольку двести две директивы из общего числа — об отправлении обрядов в храме. Но на самом деле все куда серьезнее. Видишь ли, текст Завета был начертан на скрижалях, каменных досках, включая текст, переложенный в десять заповедей. И Бог велел Моисею изготовить ковчег для их хранения.
— Ковчег Завета? — с полуулыбкой спросила Шарлотта.
— Верно. И именно его форма и послужила образцом для строительства нового храма. Так что вот ответ на твой вопрос: в самом центре храмового города должен будет находиться ковчег.
Амит раскрыл дверь и придержал ее, пропуская Жюли.
— Ой, да ладно, — усмехнулась она. — Ты хочешь сказать, что Коэн вот так взял и смотался в Египет, чтобы забрать себе утраченный ковчег?
Во время своих последних раскопок в Египте, в Танисе, [111] Шарлотта слышала от местных множество захватывающих легенд о Менелике (дитя любви царя Соломона и царицы Савской), тайком принесшем реликвию в их родной город. Египтяне даже в шутку предположили, что она, может статься, и откопает ковчег из-под песков, окружающих древний город. В ответ Шарлотта напомнила им, что Индиана Джонс ее уже опередил. Подняв брови, Амит молча слушал, пока они заходили внутрь.
На выходе оба остановились попрощаться с Дэвидом.
— Кстати, — спохватился Дэвид, — вас тут какой-то парень спрашивал…
В это мгновение одна из прозрачных дверей, выходивших на парковку, издала звучный треск, заставивший Амита резко обернуться. В двери образовалось крохотное отверстие с лучиками треснувшего стекла. Амит тут же бросился на пол с криком «ложись!». Вторая пуля, миновав его, с жутким шлепком впилась в грудь Дэвида.