– По-моему, сто первый батальон – не очень-то актуальная тема.
Эрика Кесслер пожала плечами:
– Не знаю. Похоже, Ангелика нашла какой-то новый поворот. Что-то говорила о параллелях бесчинству русских в Афганистане и Чечне.
– А что в личной жизни? – спросил Фабель. – У фрау Блюм был постоянный друг?
Эрика Кесслер странно помедлила.
– Нет… В последнее время у нее вроде бы никого не было. По крайней мере никакого серьезного романа. До этого она встречалась с коллегой, неким Паулем Торстеном.
Фабель аккуратно записал имя и внимательно заглянул в ледяные синие глаза уверенной в себе хозяйки дома. Она выдержала его взгляд и улыбнулась – опять одними губами.
Фабелю было ясно: ложь. Но с какой стати Кесслер что-то умалчивать о мужчинах своей подруги?
– Вы знаете Марлис Менцель? – спросил он.
– Художницу?
– Террористку.
Хотя Кесслер рассмеялась, глаза ее не потеплели.
– Почему бы не сформулировать гуманнее: бывшая террористка, ставшая художником? Я слышала про нее. Лично не знакома.
– А Ангелика Блюм была с ней знакома…
– Они где-то вместе работали – в незапамятные времена.
– Они сотрудничали в левом журнале «Дух времени». Возглавляемом, если я не ошибаюсь, молодым Гансом Шрайбером. Правда ли, что у них тогда был бурный роман?
– Да, насколько я знаю. Они даже какое-то время жили вместе, – сказала Эрика Кесслер. И опять что-то нехорошее мелькнуло в ее глазах, она как-то странно наморщила лоб.
За несколько минут беседы Фабель не узнал ничего важного. Они с Вернером встали и поблагодарили Эрику Кесслер. Та простилась с посетителями величавым кивком. Из дома их вывел ее муж, все так же весело шлепая тапочками по плиткам.
Фабелю пришлось покружить, прежде чем он выбрался из Бланкенезе на Эльбшоссе – в районе богатых вилл была хорошо продуманная система одностороннего движения, мучительная для новичка в этих краях.
– Ну, что скажете? – спросил он Вернера.
– Дамочка придерживает какие-то факты. У меня ощущение, что эта Блюм с кем-то крутила, но Кесслер не хочет выдавать ее воздыхателя.
– Я бы сформулировал иначе, – сказал Фабель, – но у меня точно такое же впечатление.
Какое-то время они ехали молча, потом Фабель неожиданно спросил:
– Вернер, как бы вы описали Ганса Шрайбера, первого бургомистра, если бы увидели его на улице с расстояния метров в сто?
Вернер Мейер сосредоточенно набычился.
– Ну… высокий. Хорошо одетый. Русые волосы. Конечно же, широкие плечи… А с какой стати вы спрашиваете?
Фабель повернулся к Вернеру и с плутоватой улыбкой сказал:
– А теперь опишите мне мужчину, которого наша свидетельница видела входящим в дом Ангелики Блюм за полтора часа до ее убийства.
Четверг, 19 июня, 10.20. Ратуша, Гамбург
Как Фабель и ожидал, криминальдиректор Ван Хайден отреагировал на новость очень бурно. То, что первый бургомистр Шрайбер вдруг оказался подозреваемым в таком громком деле, настолько потрясло Ван Хайдена, что он совершенно растерялся. И кончил тем, что почти с мольбой уставился на своего подчиненного:
– Что будем делать?
– Договоритесь с ним о встрече, – предложил Фабель. – Другого я бы просто вызвал в управление, но в данном случае немного… э-э… дипломатии не помешает.
– Когда вы хотите встретиться с ним?
– Шрайбер – или кто-то очень похожий на него – был в квартире Ангелики Блюм за полтора часа до убийства… Плюс Шрайбера и покойную связывали давние отношения. Это два таких вопиющих факта, что можно не деликатничать. Я должен встретиться с бургомистром немедленно. Ждать «удобного окна» в его расписании я не намерен.
– Ладно, положитесь на меня.
Ван Хайден позвонил в ратушу, обругал секретаря, который не хотел соединять его с бургомистром, и добился цели. Разговор со Шрайбером вышел краткий и по существу. Он сразу же согласился встретиться с ними, и притом немедленно.
Ван Хайден повесил трубку и сказал:
– Похоже, он ждал нашего звонка. И даже испытал облегчение, что мы наконец позвонили. Да, Фабель, круто все поворачивается…
Ратуша – одно из красивейших зданий Гамбурга, с часами на башне и шпилем. Но и внутри оно чудесно, и в будни, в часы работы, туристам разрешен вход в огромный холл с высоким потолком и колоннами. Фабеля и Ван Хайдена в холле уже поджидал сотрудник бургомистра – наметанным взглядом он сразу же выделил их из толпы туристов и провел в юго-восточный угол здания, где на первом этаже находился кабинет первого бургомистра.
Шрайбер встретил полицейских сдержанно, но приветливо. Когда все трое сели, Фабель демонстративно вынул свою записную книжку.
– Вы сказали, ваш визит как-то связан со смертью Ангелики Блюм? – спросил Шрайбер.
Фабель переждал несколько секунд, на случай если Ван Хайден захочет взять инициативу ведения разговора на себя. Но Ван Хайден молчал, поэтому Фабель сказал:
– Герр первый бургомистр, вы в свое время выражали глубокую озабоченность этой серией ужасных убийств…
– Да, конечно.
– И желали следствию скорого и успешного завершения.
– Да, разумеется.
Фабель решил сразу брать быка за рога.
– Отчего же вы, герр доктор Шрайбер, забыли рассказать нам, что находились в квартире Ангелики Блюм в тот вечер, когда она была убита?
Он блефовал. Это было только подозрение.
Шрайбер спокойно выдержал взгляд Фабеля. В глазах его не было ни страха, ни враждебности, ни беспокойства. Он вздохнул.
– Извините меня. Да, умолчал. Не хотел огласки и скандала. Вы понимаете, для журналистов это был бы праздник, они бы меня с кашей сожрали… – Шрайбер посмотрел на Ван Хайдена в поисках поддержки. Тот сидел молча и насупившись.
– Герр доктор Шрайбер, вы по образованию юрист, – сказал Фабель, – поэтому свои права знаете. Вы имеете право молчать, ответы на наши вопросы с этого момента могут быть использованы против вас.
Широкие плечи Шрайбера осели.
– Да, я понимаю. Однако, надеюсь, мы обойдемся без адвоката и прочих формальностей.
Фабель наклонился вперед, опираясь ладонями на львиные лапы – подлокотники дубового кресла. В кабинете все было массивно, добротно – подлинные предметы девятнадцатого века.
– То, что вы боялись скандала и средств массовой информации, как вы понимаете, мне глубоко безразлично. Вы скрыли важную информацию, которая могла помочь при расследовании серии убийств. И в данный момент вы быстро вырастаете в главного подозреваемого. По улицам Гамбурга ходит потрошитель женщин, а вы волнуетесь единственно за свой имидж?