Бусленко прошел к мемориалу павшим воинам, находившемуся среди осыпанных снегом каштанов. За памятником располагались ряды мемориальных плит с портретами погибших. В детстве Бусленко часто приходил сюда с отцом, и тот рассказывал о людях, отдавших жизнь в борьбе за освобождение Украины от фашистов. При защите города пали четырнадцать тысяч человек. Юный Тарас Бусленко завороженно разглядывал портреты героев, размышляя о том, каково это — быть защитником Украины, похожим на казака Мамая. Когда он подрос, отец рассказал ему, что еще больше людей погибло в Коростышеве в тысяча девятьсот девятнадцатом году, Украина пыталась отстоять свою независимость в борьбе с большевиками. Но им памятников не ставили.
Бусленко сел на скамейку и долго разглядывал пирожок, прежде чем надкусить и окунуться в воспоминания детства. Он вытер рот носовым платком.
— Ты опоздал, — еле слышно проговорил он, будто обращаясь к портрету давно погибшего лейтенанта Красной армии на плите перед собой.
— Как ты меня засек? — раздался изумленный голос за его спиной.
— Элементарно. — Бусленко откусил еще раз. Мясо было горячим, и он чувствовал, как оно согревает его. — Я услышал скрип снега, производимый твоими шагами, еще метров за двадцать. Ты занимаешься бумажками и слежкой за сластолюбивыми политиками, а я — своим делом.
— Убийствами?
— Защитой Украины, — ответил Бусленко с полным ртом и кивнул на плиты: — Как они. Удалось что-то узнать, Саша?
Саша Андрузский — худощавый молодой человек в плотном кашемировом пальто и меховой шапке, закрывавшей уши, — опустился на скамейку рядом с Бусленко и зябко поежился.
— Немного. Думаю, что твои сведения верны. И если это так, то поручение давалось абсолютно без всякой официальной санкции. Но полагаю, что руководство желало бы, чтобы Витренко был уничтожен.
— Так, значит, Маларек?
— Насколько мне известно, замминистра внутренних дел чист. Если нет, то ему блестяще удается это скрывать. Правда, если он связан с Витренко, то по-другому и быть не может. Но тогда в этом нет никакой логики. Зачем Малареку посылать тебя с тайной миссией убрать Витренко, если он на него работает? Какой в этом смысл?
— В этом нет никакого смысла, если только он не собирается преподнести меня, упакованного в группу, как подарок Витренко. Не исключено, что целью являюсь я, а Витренко держит палец на спусковом крючке.
— Тогда откажись, — нахмурился Саша. От холода его нос и щеки покраснели.
— Мне придется ехать. Не думаю, что это подстава. В любом случае у меня здесь особый интерес. В мире есть всего три человека, сумевших подобраться к Витренко вплотную: я и двое немецких полицейских. Мы трое — те концы, которые ему не удалось обрубить. Но Витренко очень последователен. И в этом его слабость. Несмотря на всю свою осторожность, Витренко любит оказаться на месте убийства, если цель действительно важна для него. Он любит присутствовать при этом лично. И это единственная возможность достать его. Тебе удалось проверить три имени, сообщенные мною?
— Да. Но все равно мне непонятно. Ты лично их выбрал, потому что доверяешь им. А если доверяешь, то к чему моя проверка?
— Я считал, что знаю Петра Самолюка. — Бусленко говорил о командире штурмовой группы, упустившей Витренко в Киеве. — Ему я тоже доверял. Похоже, купить можно каждого.
— Не беспокойся, я их проверил.
— И об этом никому не известно?
— Если тебе надо узнать, кто имел доступ к министерским файлам, — Саша снова поежился, несмотря на то что одет был вполне солидно, — то ты обратишься ко мне. Не волнуйся, я спрятал все концы в воду. Как бы то ни было, все трое чисты, как и те трое, подобранные мною. Никто из них не служил ни под Витренко, ни под офицерами из окружения Витренко, и никаких возможных связей с ним мне выявить не удалось.
— Значит, ты смог найти мне еще троих?
— Да. — Затвердевшие на морозе губы Саши попытались растянуться в довольную улыбку. — И я горжусь этим. Все трое отвечают сформулированным тобой требованиям. И я включил одну женщину. Ты с ней уже встречался… Капитан Ольга Сарапенко из Киевского управления по борьбе с организованной преступностью.
Бусленко удивился такому выбору, но вспомнил, как по-профессиональному хладнокровно статная «барменша» повела себя при проведении операции в «Селестии», и улыбнулся.
— Думаешь, она справится?
— Она понимает, как Витренко и Молоков разрабатывают свои акции. Она является одним из наших ведущих экспертов по организованной преступности. Ольга имеет незапятнанную репутацию, и, насколько я понимаю, ты имел возможность лично убедиться, как она себя ведет в нештатной ситуации. Как я уже говорил, команда подобралась на редкость хорошая.
— Единственное, что меня беспокоит, так это то, что мы берем их из разных служб, — заметил Бусленко. — Не лучше ли было взять всех из «Сокола»? — Бусленко сам служил в подразделении спецназа «Сокол». По формальным признакам он скорее был полицейским, нежели солдатом. «Сокол» представлял собой элитное спецназовское подразделение, входившее в состав управления по борьбе с организованной преступностью министерства внутренних дел. Остальные члены команды были из других подразделений спецназа МВД: «Титан», «Скорпион», «Снежный барс», «Беркут» и даже «Золотые орлы», где в свое время служил сам Витренко. Двое вообще не относились к системе МВД: они были из подразделения «Альфа» Службы государственной безопасности Украины.
— Я постарался собрать самых лучших из лучших. Каждый из них — мастер своего дела. Мне не дает покоя только то, что и у Витренко команда не хуже. — Саша поднялся и, потоптавшись на месте, чтобы согреться, протянул Бусленко папку, которую тот сразу же убрал во внутренний карман пальто. — Здесь все детали. Береги себя, Тарас.
Бусленко проводил взглядом удалявшуюся фигуру, горбившуюся под порывами морозного ветра.
— Ты тоже, — пожелал вслед коллеге Бусленко, когда тот уже не мог его слышать.
Мать Фабеля обрадовалась, увидев сына, тепло обняла его прямо на пороге и, забрав пальто, провела в гостиную. Она была шотландкой, и, услышав знакомый сильный акцент, обусловленный не только ее родным языком, но и фризским, используемый местными жителями, он улыбнулся. Благодаря такому необычному сочетанию Фабель всегда ощущал свою принадлежность к разным культурам. Оставив его греться у камина, она отправилась заваривать чай. Дома Фабель редко пил кофе. По количеству выпиваемого чая обитатели Восточно-Фризских островов не имеют себе равных в мире, намного опережая по этому показателю и англичан, и ирландцев.
В последние двадцать пять лет Фабель редко бывал в своей комнате, но даже с закрытыми глазами мог точно определить, где что лежит. Диван и кресла были новыми, но стояли на тех же самых местах, что и их предшественники. Та же репродукция «Ночного дозора» Рембрандта, непропорционально большой для комнаты книжный шкаф все так же забит книгами и журналами. Тот же маленький письменный стол, за которым мать продолжала писать по старинке письма, будто не существовало электронных средств связи. Для Фабеля здесь было до боли знакомо буквально все — от мебели до толстых стен с тяжелыми деревянными дверями и оконными рамами, казалось, раскрывавшими ему свои объятия. Он испытывал странное чувство по отношению к Нордиху — Фабель приезжал сюда только навестить свою мать и никогда не ощущал близости с этими местами. А ведь именно здесь он провел все свое детство и сформировался как личность. И уехал из Восточной Фризляндии учиться — сначала в Ольденбургский университет Карла фон Оссицки, а потом в Гамбург.