— Что у вас? — Фабель уселся за стол поближе к двери и потер глаза ладонями, словно стараясь стереть усталость.
Анна Вольф встала.
— Ну, для начала, нам сообщили о заявлении о пропаже человека. Пропал некто Корнелиус Тамм.
— Певец? — удивился Фабель.
— Он самый. Боюсь, представитель не моего поколения. Нам сообщили, потому что Тамм — сверстник остальных жертв. Он исчез три дня назад после выступления в Альтоне. Его фургон тоже не найден.
— Кто ведет дело? — спросил Фабель.
— Я отправила туда команду. — Мария Клее явно устала так же сильно, как Фабель. — Это прикомандированные к нам сотрудники. Сказала, что скорее всего им предстоит искать очередную жертву.
— Ты в порядке? — спросил Фабель. — Выглядишь жутко.
— Нормально… Просто голова болит.
— Что у нас еще? — повернулся Фабель к Анне.
— Мы пытались сообразить, с чего все это началось, — улыбнулась Анна. — Не восстал ли из могилы предположительно вот уже двадцать лет как покойный Рыжий Франц Мюльхаус? Ну, может, и восстал. Я просмотрела все досье, что у нас есть на Мюльхауса, а также прессу тех времен. — Анна замолчала и пролистала лежащие перед ней на столе бумаги. — Может, Рыжий Франц вернулся, чтобы отомстить за себя. В виде собственного сына. На железнодорожной платформе в Норденхаме Мюльхаус был не один. С ним были его любовница Микаэла Швенн и их десятилетний сын. И мальчик все видел. Видел, как погибли его отец и мать.
Фабель внутренне вздрогнул, но сказал:
— Это вовсе не значит, что сын жаждет мести.
— По словам присутствовавших там бойцов спецназа, последним словом умирающего Мюльхауса было «предатели». Эти убийства не немотивированные атаки какого-то психа, шеф. Это месть. Кровная месть.
Анна снова замолчала. В уголках ее полных алых губ затаилась улыбка.
— Ладно… — вздохнул Фабель. — Выкладывай. У тебя же явно что-то убойное в заначке.
Ее улыбка стала шире. Он указала на черно-белую фотографию Мюльхауса на доске:
— Забавно, как иногда некоторые картинки становятся иконами. Как мы автоматически ассоциируем изображение с человеком, а человека — с временем и местом… с идеей…
Фабель нетерпеливо поморщился, и Анна продолжила:
— Я помню, какое испытала потрясение, когда увидела фотографию Ульрики Майнхоф, сделанную до того, как она стала растрепанной террористкой в джинсах. Снимок, где она с мужем на скачках. Она была в обычном скромном платье немецкой домохозяйки шестидесятых. До того как ударилась в радикализм. Это навело меня на одну мысль, и я поискала другие фотографии Мюльхауса. Как вам известно, их очень мало. То фото, что висит тут, для нас привычное, использовали на плакатах «Разыскивается» в восьмидесятых. Оно черно-белое, но, как вы видите, волосы Мюльхауса очень-очень темные. Черные. Но потом я вспомнила фотографию Андреаса Баадера, когда его арестовали в семьдесят втором. Там его темные волосы покрашены в пепельно-русый.
Анна взяла большой глянцевый снимок и прикрепила рядом с полицейской фотографией. На сей раз снимок был цветным. Молодой Франц Мюльхаус без его знаменитой козлиной бородки. Но больше всего выделялась одна деталь. Волосы. На полицейском разыскном снимке волосы Мюльхауса были плотно зачесаны назад над широкими светлыми бровями, а на этой фотографии они спадали на лоб и обрамляли лицо густыми спутанными кудрями. И были они рыжими. Роскошного рыжего цвета, отливающего золотом.
— Прозвище Рыжий Франц, или Красный Франц, он получил вовсе не из-за политических взглядов. А из-за волос. — Анна ткнула пальцем в черно-белое фото и посмотрела прямо на Фабеля. — Видите? Все время, что находился в бегах, он прятал свою заметную шевелюру, перекрасившись в черный. Федералы получили информацию, что Мюльхаус перекрасил волосы, и соответственно изменили картинку. Но это не все… По всей видимости, сын Мюльхауса унаследовал от отца этот весьма примечательный цвет волос. И когда они скрывались все вместе, волосы сыну Мюльхаус тоже перекрасил.
Когда Анна замолчала, повисла небольшая пауза. А затем Вернер озвучил то, о чем они все подумали:
— Черт! Эта хрень со скальпами и краской… — Он повернулся в Фабелю: — Вот ты и получил твой символизм.
— Что известно о судьбе сына? — спросил Фабель Анну.
— Социальные службы не дадут нам его дело без ордера. Я уже над этим работаю.
Фабель смотрел на фотографию юного Мюльхауса. На снимке ему было лет девятнадцать-двадцать. Снимок явно любительский, сделанный на природе солнечным днем давно ушедшего лета. Мюльхаус широко улыбался, прищурив на солнце светлые глаза. Беззаботная счастливая юность. Ничто на этом лице не указывало на будущую тягу к убийствам и насилию. В точности как Анна описывала фотографию Ульрики Майнхоф. Фабеля всегда поражали фотографии вроде этой. У всех есть прошлое. И все некогда были другими.
Внимание Фабеля переключилось на шевелюру, сверкающую на солнце красным и золотым. Такую шевелюру он уже видел. Причем буквально несколько часов назад.
— Анна… — Он отвернулся от доски.
— Шеф?
— В первую очередь копни прошлое Беаты Брандт. Мне нужно знать, какие у нее были отношения, если они были вообще, с Францем Мюльхаусом. — Фабель повернулся к Вернеру: — И мне надо, чтобы ты проверил тот адрес, который нам дал Франц Брандт. Думаю, следует еще разок потолковать с ним.
В этот момент мобильник Фабеля зазвонил. Это был Франк Грубер, возглавлявший команду криминалистов в доме Беаты Брандт.
— Надо думать, вы нашли очередной волосок? — спросил Фабель.
— Нашли, — ответил Грубер. — Наш парень становится поэтичным. Он положил его на подушку рядом с телом жертвы. Но это не все. Мы осмотрели весь дом, чтобы проверить, не прокололся ли убийца, когда проник в дом.
— И?..
— И нашли кое-какие следы в ящике стола в комнате ее сына. Такое впечатление, что там хранилась куча взрывчатки.
14.10. Аймсбюттель, Гамбург
Пока они мчались через Гамбург по тому адресу, что Франц Брандт дал Вернеру, для Фабеля все встало на свои места.
Брандт хладнокровен, очень хладнокровен. Когда Фабель расспрашивал его, тот спросил, почему убийца красит волосы в рыжий цвет. Он уже знал ответ, но прикинулся, что пребывает в глубоком горе, чтобы скрыть свои намерения. Он расспрашивал следователя, пытаясь выяснить, что полиции известно о его мотивах. Он даже сидел под изображением другого Рыжего Франца, болотной мумии, и рассказывал, как его прозвали Рыжим Францем в университете.
Все сходится: тот же цвет волос, тот же выбор профессии, даже имя такое же. И возраст Брандта подходил. Фабель полагал, что Беата Брандт пожалела десятилетнего Франца, видевшего смерть отца и родной матери в перестрелке на платформе в Норденхаме. Может, Беатой двигало чувство вины. Однако предательство имело место, и она была в этом замешана. И несмотря на то что она растила Франца как родного сына, он подверг ее тому же ритуалу, как и прочих жертв.