— И еще одно распоряжение — запомните его хорошенько. Пусть на могильной плите нарисуют мой портрет, и никаких крестов.
Потрясенный настоятель поднимает взгляд.
— Как же без креста, господин?
— Без креста, — твердо повторяет князь, глядя прямо в глаза монаху, и тот не осмеливается спорить. Но он — духовный отец этого человека, и, выждав минуту, он заговаривает снова.
— Все могилы отмечены знаком страданий Спасителя нашего, и вам подобает та же честь.
Лицо Дракулы омрачается.
— Я не намерен долго оставаться в плену у смерти, — тихо говорит он.
— Есть лишь один способ избежать смерти, — храбро возражает монах, — милостью Спасителя нашего, дарующего нам жизнь вечную.
Несколько минут Дракула смотрит в лицо настоятелю, и тот не дерзает отвести взгляд.
— Может, и так, — наконец говорит он. — Но мне недавно встретился один человек, купец, побывавший в западных монастырях. Он рассказал, что в Галлии есть место — старейшая из церквей в нашей части света, — где монахи нашли тайное средство пережить смерть. Он предложил продать мне их тайну, записанную им в книгу. Настоятель содрогается.
— Храни нас Бог от подобных ересей, — поспешно произносит он. — Я уверен, сын мой, что ты устоял перед искушением.
Дракула усмехается:
— Вы ведь знаете, как я люблю книги.
— Есть лишь одна истинная Книга, которую следует любить всем сердцем и всей душой.
Но, говоря это, монах не смеет отвести взгляд от изрезанной шрамами руки князя, играющей драгоценной рукоятью меча. На мизинце этой руки — кольцо; и настоятель, не глядя, может описать изображенный на этом кольце символ — свирепого зверя.
— Но довольно об этом. — К облегчению настоятеля, его собеседник, видимо, утомлен спором и легко поднимается на ноги. — Я хочу повидать ваших писцов. У меня для них особое поручение.
Они входят в тесный скрипториум, где трое монахов по старинке вручную переписывают манускрипты, а четвертый вырезает буквы, чтобы отпечатать страницу «Жития святого Антония». Печатный пресс стоит в углу. Это первый печатный стан в Валахии, и Дракула с гордостью гладит его крышку тяжелой широкой ладонью. Старший из писцов, стоя у пресса, чертит резцом по деревянной доске. Дракула склоняется над ней.
— И что это будет, отец?
— Святой Михаил, поражающий дракона, ваша милость, — лепечет старый монах, поднимая на князя подслеповатые глаза под кустистыми белыми бровями.
— Вырежи лучше дракона, поражающего неверных, — хмыкает Дракула.
Старик кивает, однако настоятель снова содрогается.
— У меня есть для вас новая работа, — говорит резчику Дракула. — Набросок я оставлю у отца настоятеля.
Выйдя на солнечный двор, он останавливается.
— Я задержусь, чтобы послушать службу и принять у вас причастие, — улыбаясь, говорит он настоятелю. — Найдется у вас для меня постель в келье на одну ночь?
— Всегда найдется, господин. Сей дом Господа — ваш дом.
— А теперь поднимемся на мою башню.
Настоятелю хорошо знаком этот обычай покровителя монастыря: он любит озирать озеро и его берега с высшей точки монастыря, подобно часовому, высматривающему врага. И тому есть веские причины, думает настоятель. Турки много лет охотятся за его головой, король Венгерский ненавидит его, и собственные бояре тоже боятся и ненавидят своего повелителя. Кто не враг ему, помимо населяющих этот остров? Настоятель медленно поднимается вслед за ним по винтовой лестнице, заранее готовя себя принять первый удар колокольного звона. Скоро зазвонят к службе, а здесь, на колокольне, звон бьет прямо в уши.
В куполе колокольни пробиты длинные окна на все стороны света. Когда монах добирается до верхней площадки, Дракула уже стоит на своем любимом месте, глядя вдаль, на озеро, и руки сцеплены у него за спиной: обычная поза, когда он обдумывает или задумывает что-то. Настоятелю случалось видеть, как он стоит, заложив руки за спину, перед своими воинами, давая указания для завтрашней вылазки. Он совсем не похож на человека, со всех сторон окруженного опасностями, — этот воевода, которого ежечасно подстерегает смерть, которому следовало бы ежечасно думать о спасении души. Нет, думает настоятель, он выглядит так, словно весь мир лежит у его ног.