— Вот как? — Настал мой черед поупражняться в язвительности. — Что ж, проще простого. Прокатимся на поезде с твоим венгерским паспортом и моим — кстати сказать, американским, и заскочим поболтать с вашей матушкой о Дракуле.
Неожиданно для меня Элен улыбнулась.
— Не заводись, Пол. У нас есть поговорка: «Нет ничего невозможного».
Я невольно рассмеялся:
— Ладно-ладно. И у тебя уже есть план? Я заметил, что ты всегда знаешь, что делать.
— Совершенно верно. — Она разгладила на колене перчатки. — Точнее, я надеюсь, что моя тетя знает, что делать.
— Тетя?
Элен смотрела в окно, на облупившуюся штукатурку старых домов. Вечерело, и средиземноморское солнце, которое я успел полюбить, окрасило весь город золотом.
— Тетя с 1948 года работает в министерстве внутренних дел и считается важной персоной. Это она дала мне возможность получить образование. В моей стране без тетушки или дядюшки ничего не добьешься. Она мамина старшая сестра и помогла матери сбежать из Румынии в Венгрию. Сама она перебралась туда задолго до моего рождения. Мы с тетей очень близки, и она выполнит мою просьбу. И у нее есть телефон, так что я собираюсь ей позвонить.
— Думаешь, она сможет пригласить твою мать к телефону, так что ты сможешь с ней поговорить?
Элен застонала:
— Господи, да разве можно говорить по телефону о том, о чем не обязательно знать властям?
— Извини, — коротко сказал я.
— Нет уж. Ехать придется самим. Но тетя все устроит. Тогда с матерью можно будет поговорить лицом к лицу. Кроме того… — ее голос немного смягчился, — они будут рады повидаться со мной. Мы совсем рядом, а ведь они меня два года не видели.
— Ну, — сказал я, — для Росси я готов почти на что угодно, хотя мне в голову не приходило соваться в коммунистическую Венгрию.
— Неужели, — хмыкнула Элен, — а как насчет «соваться», как вы изволили выразиться, в коммунистическую Румынию?
На этот раз я ответил не сразу.
— Понимаю, — помолчав, заговорил я. — Об этом я тоже думал. Если могилы Дракулы не окажется в Стамбуле, где ей еще быть?
На минуту каждый из нас погрузился в свои мысли, и мы были невозможно далеки друг от друга. Потом Элен шевельнулась.
— Спрошу у хозяйки, нельзя ли от нее позвонить, — сказала она. — Тетя должна уже вернуться с работы, а я не хочу откладывать разговор.
— Можно пойти с тобой? — спросил я. — Как-никак, меня это тоже касается.
— Конечно.
Элен надела перчатки, и мы прошли в гостиную хозяйки пансиона. Десять минут ушло на то, чтобы объяснить, чего мы хотим, но несколько турецких лир вместе с обещанием полностью оплатить звонок сильно помогли делу. Элен села на стул перед аппаратом и сосредоточенно набрала длинный многозначный номер. Наконец ее лицо прояснилось:
— Соединили.
Она улыбнулась мне прекрасной открытой улыбкой.
— Тетушка будет очень недовольна, — заметила она и тут же снова насторожилась: — Ева? Это Елена!
Вслушиваясь в ее речь, я догадался, что разговор ведется по-венгерски: румынский все-таки относился к группе романских языков, и я мог бы распознать хоть несколько слов. Но звуки, которые произносила Элен, звучали как копыта несущихся вскачь лошадей: угро-финский галоп, в котором мое ухо не сумело выделить ни единого внятного звука. Я задумался, говорят ли у них в семье на румынском, или они давно ассимилировались и забыли прошлую жизнь вместе с ее языком. Голос Элен взлетал и падал, она то улыбалась, то хмурила брови. Как видно, тетушке Еве на том конце провода было что сказать: иногда Элен подолгу слушала молча, вставляя только отрывистые односложные восклицания.
Она как будто забыла о моем присутствии, но вдруг подняла на меня глаза и, победоносно улыбнувшись, кивнула. Потом улыбнулась в микрофон и повесила трубку. Тут же в комнате возникла консьержка, которую, вероятно, тревожил огромный счет за переговоры, и я поспешил отсчитать ей обещанную плату, добавив немного сверх того и положив деньги в ее протянутую ладонь. Элен уже вышла из комнаты, сделав мне знак идти за ней: такая таинственность казалась мне излишней, но, в конце концов, откуда мне было знать.
— Скорее, Элен, — взмолился я, снова опускаясь в ее кресло. — Неведение меня убивает.
— Хорошие новости, — невозмутимо откликнулась она. — Тетя постарается помочь.
— Что же ты ей такое сказала? Она усмехнулась:
— Только то, что можно было сказать по телефону. Пришлось держаться официального тона. Но я сказала, что нахожусь в Стамбуле с одним коллегой и что для завершения научной работы нам необходимы пять дней в Будапеште. Я объяснила, что ты американский профессор и что мы работаем над совместной статьей.
— На какую тему? — насторожился я.
— Рабочие движения в Европе во время турецкой оккупации.
— Недурно. Но я совершенно не знаком с предметом.
— Ничего. — Элен смахнула ниточку с подола своей строгой черной юбки. — Кое-что я тебе расскажу.
— Как ты похожа на своего отца!
Случайное проявление ее научного кругозора так напомнило мне Росси, что слова слетели с языка помимо воли. Я испуганно заглянул ей в лицо: не оскорбило ли ее такое сравнение? Мне пришло в голову, что я сам не заметил, когда перестал сомневаться в их родстве.
К моему удивлению, Элен ответила мне грустным взглядом, хотя и не удержалась от язвительного замечания:
— Хорошее доказательство превосходства наследственности над влиянием среды. Так или иначе, Ева, конечно, рассердилась, особенно когда я сказала, что ты американец. Я заранее знала, что так будет: она всегда считала меня безрассудной и склонной к авантюрам. Наверно, так оно и есть. И в любом случае ей пришлось бы изобразить недовольство для тех, кто прослушивает разговоры.
— Зачем?
— Чтобы не потерять работу и положение. Но она обещала что-нибудь придумать и велела позвонить завтра вечером. Вот так. Тетя очень умная, она наверняка найдет средство. Надо узнать, как добраться от Стамбула в Будапешт. Может быть, лучше самолетом?
В глубине души я вздыхал, думая о предстоящих расходах и гадая, долго ли еще смогу платить по счетам, но вслух сказал только:
— Будет просто чудом, если ей удастся благополучно протащить меня в Будапешт — и обратно.
Элен рассмеялась:
— А она и есть волшебница. Иначе бы я сейчас работала заведующей клубом в какой-нибудь деревне.
Мы снова спустились вниз и, не сговариваясь, вышли на улицу.
— Теперь нам нечем заняться, — рассудил я, — только ждать, что принесет завтрашний день — вернее, Тургут и твоя тетя. Самое трудное дело — ждать. Как бы провести время?
Элен в задумчивости остановилась посреди улицы. Она снова была в перчатках и шляпке, но золотые лучи вечернего солнца отыскали несколько выбившихся черных прядей и коварно выкрасили их в рыжий цвет.