В жестком, недружелюбном освещении лежало тело — наполовину в недостроенной прачечной, наполовину на кухне, перегородив разделявший их дверной проем.
— Я взгляну поближе? — спросил Гурни, поморщившись.
— Вы за этим и приехали.
При ближайшем рассмотрении обнаружилась лужа свернувшейся крови, вытекшей из множественных ран на горле. Лужа расползалась по кухонному полу и заканчивалась под дешевым столиком. Черты крупного, неприятного лица жертвы были искажены гневом и отвращением, но, похоже, эта горькая гримаса отражала отношение убитого к жизни в целом, а не только к последним ее минутам.
— Невеселый персонаж, — заметил Гурни.
— Это был тот еще сукин сын.
— Похоже, вы не раз сталкивались с мистером Карчем.
— От него были сплошные неприятности. Все как одна совершенно бессмысленные. — Говацки бросил злобный взгляд на тело, как будто его кровавая кончина была недостаточным наказанием. — В каждом городишке есть свои бедокуры — алкоголики, психи, которые превращают свои жилища в свинарник и докучают соседям, маньяки, от которых жены бегут в полицию, придурки, чьи собаки лают всю ночь и не дают никому спать, извращенцы, от которых матери держат своих детей подальше… У нас в Созертоне все эти подвиды воплотились в одного человека — Ричи Карча.
— Значит, тот еще тип.
— Чисто из любопытства, а другие две жертвы — они тоже такого плана люди?
— Первый — полная ему противоположность. Про второго я пока мало знаю, но вряд ли он был похож на этого бедолагу. — Гурни еще раз взглянул на лицо на полу, настолько же безобразное после смерти, насколько, по-видимому, было и при жизни.
— Я просто подумал, вдруг у нас серийный убийца, который решил избавить мир от ублюдков. Ладно, насчет ваших соображений касательно следов в снегу — откуда вы знали, что они ведут задом наперед?
— Так было на месте первого убийства.
Говацки заинтересованно кивнул:
— Положение тела указывает на то, что убийца зашел через заднюю дверь. А следы как будто ведут через переднюю и выходят через заднюю. Мы и запутались.
— Можно я посмотрю кухню?
— Без проблем. Фотограф и эксперты уже были. Только ничего не трогайте. Мы пока не закончили обыск.
— Эксперты не упоминали зону опаления на шее?
— Зону опаления? Его же зарезали.
— Я думаю, где-то в этой кровище вы найдете пулю.
— Я что-то пропустил?
— Мне кажется, в потолке над холодильником есть маленькое отверстие. Ваши специалисты его как-нибудь отметили?
Говацки проследил за взглядом Гурни и уставился на точку на потолке:
— То есть что мы имеем?
— Возможно, Карча сначала застрелили, а затем зарезали.
— А следы, значит, ведут в обратную сторону.
— Да.
— Дайте-ка я уточню. Вы утверждаете, что убийца зашел через заднюю дверь, влепил Ричи пулю в горло, Ричи упал, и тогда убийца десять раз проткнул его шею, как будто мясо отбивал?
— В Пионе все так и произошло.
— Но следы…
— Следы могли быть сделаны при помощи второй подошвы, приклеенной к ботинкам наоборот, чтобы казалось, будто он идет назад, когда идет вперед.
— Хрень какая! Да он что, прикалывается над нами?
— Подходящее слово.
— Какое?
— Прикалывается. Он именно это и делает, ему уже трижды это удалось. Вы ничего не знаете, у вас все шиворот-навыворот и задом наперед. Я оставляю вам улику за уликой, а вы все равно меня не можете поймать. Вот какие копы бессмысленные и тупые. Примерно это он хочет сказать вот уже третий раз.
Говацки оценивающе посмотрел на Гурни:
— Впечатляющий получается портрет.
Гурни улыбнулся и обошел тело, чтобы взглянуть на кипу бумаг на кухонной столешнице.
— Думаете, я сгущаю краски?
— Не мне судить. У нас в Созертоне редко кого-то убивают. Может, раз в пять лет, и всегда сами во всем признаются. Обычно кого-нибудь бейсбольной битой пришибут или монтировкой на парковке бара. Все непредумышленное. И уж точно никаких приколов не бывает.
Гурни понимающе хмыкнул. Он на своем веку повидал немало непредумышленных трагедий.
— Там в основном мусор, — сказал Говацки, кивая на кучу почты, которую Гурни осторожно перебирал.
Он собирался было согласиться, когда в самом низу неаккуратной кипы купонов, рекламных листовок, журналов об оружии и претензий из налоговой он нашел маленький пустой конверт, неосторожно порванный на сгибе, адресованный Ричарду Карчу. Почерк был безупречный. Адрес был выведен красными чернилами.
— Что-то нашлось? — спросил Говацки.
— Это надо записать как улику, — сказал Гурни, беря конверт за уголок и откладывая его на пустую часть столешницы. — Наш убийца любит общаться со своими жертвами.
— Там наверху есть еще.
Гурни и Говацки одновременно обернулись на звук нового голоса. В дверях кухни стоял крупный молодой человек.
— Под кипой журналов с порнухой, на столике у кровати, там еще три конверта с красными чернилами.
— Видимо, надо посмотреть, — сказал Говацки с сожалением — как всякий грузный человек, он не любил лишний раз подниматься по лестнице. — Бобби, это детектив Гурни из округа Делавер в Нью-Йорке.
— Я Боб Маффит, — представился молодой человек, нервно протягивая Гурни руку и стараясь не смотреть на тело на полу.
Второй этаж был таким же недоделанным и заброшенным, как и остальной дом. Лестница вела к площадке с четырьмя дверями. Маффит открыл ту, что была справа. Здесь царила настоящая разруха. На участках ковра, свободных от грязной одежды и смятых пивных банок, Гурни разглядел засохшие следы блевоты. В воздухе пахло кислым. Шторы были опущены. Свет шел от одинокой лампочки, ввинченной в люстру посередине потолка.
Говацки стал пробираться к столику у неубранной кровати. Рядом с кучей порножурналов лежало три конверта с красными буквами, а рядом с ними — чек. Говацки, старательно ничего не касаясь, сдвинул все четыре предмета на журнал «Булки», который использовал как поднос.
— Давайте спустимся и посмотрим, что у нас здесь, — сказал он.
Трое мужчин вернулись на кухню, где Говацки положил конверты и чек на столик. При помощи ручки и щипцов, извлеченных из нагрудного кармана, он приоткрыл конверты вдоль надрывов и извлек содержимое. В каждом оказалось по стишку, которые вплоть до кропотливо выведенных буковок были совершенно идентичными тем, что получил Меллери.
Взгляд его упал на строчки:
Что забрал — отдавай,
Что творил — получай.