Девочка вздрогнула, подняла голову и увидела великолепную башню с аркой. Наверху башни имелся огромный круг, четко расчерченный короткими палочками, к которым тянулись две стрелки: одна длинная, другая короткая. В кругу было нарисовано также много солнц, и лун, и каких-то загадочных созданий. Над кругом виднелось изображение Богородицы с младенцем, перед которой двигались фигурки трех людей, предшествуемые трубящим ангелом. Все они двигались мимо Богородицы, отдавая ей поклоны. Повыше, на фоне диковинных солнц и звезд, парил золоченый лев, раскинувший крылья. А самую верхушку башни венчал огромный колокол, в который били молотами два огромных человека. Их движения были замедленны, и Дашенька удивилась, как странно, деревянно взмахивают эти люди своими не очень-то тяжелыми на вид молотами.
Чудилось, она век сможет глядеть на их размеренные движения, на стройную фигуру Богородицы, на золотого прекрасного льва, но тут голос человека, которого она боялась и ненавидела больше всех на свете, грозно рыкнул:
— Чего стала, грязная тварь! Самое время затолкать тебя в ту выгребную яму, где тебе и место! Пошли, ну! — И, грубо дернув девочку за покрытую синяками ручонку, он поволок ее за собой… как проволок почти через полмира.
* * *
Тогда Дашенька не знала того, что знала теперь Троянда. Богородицу здесь называли Мадонной, а фигурки волхвов и ангела-вестника проходили перед ней только на праздник Вознесения. Золоченый лев звался львом святого Марко, люди на башне были не живые, а бронзовые, и колокол бронзовый, а круг, изрисованный непонятными знаками, — чудесные часы, где отмечены не только цифры, но также лунные фазы, положение солнца среди знаков Зодиака и даты. Башня так и называлась: Torre del Orologio — башня Часов. Это было новое знание, однако… однако по-старому вздрогнула она, и сумасшедше заколотилось сердце, когда, вслед за последним внушительным ударом, послышался знакомый мощный голос, звучавший теперь совсем не грубо, а скорее льстиво и вполне добродушно:
— Чего ж вы стали, достопочтенный синьор и прекрасная синьора? Самое время зайти в лавку Марко и отмерить локтей по двадцать каждой из моих великолепных заморских материй!
* * *
У Троянды подкосились ноги, и она вцепилась в руку Аретино. Тот решил, что девушка подает ему знак заглянуть в эту лавку, и послушно направился внутрь. Троянда влачилась за ним, не чувствуя, как идет. Она словно бы вся обратилась в зрение: смотрела, не слыша ни звука, как шевелятся красные губы над холеной черной бородой, г которой не было ни одного седого волоска (и туг же сообразила, что помнит эту бороду другой: клочковатой, грязной); на округлое, излучающее довольство лицо (она помнила запавшие щеки измученного человека); на светящиеся приветливостью глаза… О, сколько ненависти источали они тогда, давным-давно — чудилось, всю ненависть мира! — но иногда наливались мучительной болью, и эти мгновения были для Дашеньки самыми страшными!
Ее словно молнией ударило.
Была ночь, да… Ветер выл, за окном плясала холодная луна, и Дашеньке стало вдруг так страшно, так одиноко в своей бревенчатой, жарко натопленной светелке, где дрожал маленький огонек лучинки, а по углам таились шевелящиеся тени! Она вылезла из постели и неслышно босиком выскользнула в сени, сделала несколько шагов, держась за стенку, чтобы не заблудиться в кромешной темноте, нашарила железное кольцо, потянула…
Дверь отворилась — и она увидела высокого и красивого чужеземца, Марко, частенько привечавшегося дядею Михайлой. Этот человек стоял, воздев окровавленный нож, и безумным взором глядел на два тела, простертые у его ног. Два белых, неподвижных, окровавленных тела…
Дашенька посмотрела туда — и отпрянула, и неслышно прикрыла дверь, и влетела в свою комнатушку, забилась с головой под одеяло, уверяя себя, что это морок, страшное видение, что не могла ее матушка лежать там — голая, неподвижная, залитая кровью! Нет, нет! Все привиделось. Надо сидеть тихо, надо уснуть — и к утру кошмар исчезнет…
Увы, к утру морок не иссяк, ибо утро Дашенька встретила в завьюженном лесу, за несколько верст от Москвы. — и с тех пор вся жизнь ее превратилась в сплошной кошмар! Убийца ее матери держал в руках ее жалкую жизнь, и Дашенька чувствовала: стоит Марко заподозрить, что она знает об убийстве, — прикончит не задумываясь!
Теперь больше всего на свете она боялась словом обмолвиться, взглядом намекнуть на то, что страшная картина преследует ее неотступно. И незрелым, смертельно перепуганным своим умишком она поняла: чтобы не думать об этом, не выдавать своих мыслей, надо все забыть! И она забыла, забыла накрепко, на долгие годы… вспомнив лишь теперь, при звуке этих часов, при звуке этого голоса, при виде благообразного лица убийцы.
Беспамятство помогло ей выжить, а теперь казалось, будто она умирает.
* * *
— Троянда! О мадонна, да что же это? Что с тобой, Троянда?! — пробился к ее сознанию знакомый голос, и она очнулась, поняв, что Пьетро почти держит ее на руках, встревоженно повторяя: — Что с тобой, Троянда?
— Троянда? — переспросил купец, судя по виду, искренне обеспокоенный состоянием знатной покупательницы. — Прекрасную донну зовут Трояндой? Имя удивительное, под стать ее красоте! Но на каком же это языке, позвольте спросить, синьор, и что оно означает?
— На каком-то славянском, — буркнул Пьетро. — Означает…
Все хорошо, мне уже хорошо, — перебила его Троянда, утверждаясь на ногах и посылая успокаивающую улыбку своему заботливому возлюбленному и любезному купцу. — у меня просто закружилась голова от изобилия ваших сокровищ! Нужно немножко постоять на свежем ветру — и все пройдет.
Купец, страшно разочарованный тем, что богатая пара ускользнула, не оставив ему ни одного дуката, искусно скрыл свое огорчение. Но его притворство не шло ни в какое сравнение с притворством Троянды! Только она сама да ее мать, несомненно, глядящая сейчас на нее с небес, знали, чего стоило ей твердо стоять на ногах, и беззаботно улыбаться, и даже помахать на прощание, утешая огорченного купца. Так же безошибочно, как в те далекие страшные дни, когда она чувствовала: чтобы выжить, надо забыть, Троянда чувствовала и теперь: надо смолчать сейчас, чтобы отомстить! Одно слово, один взгляд — и убийца ее узнает, все поймет… исчезнет! Нет. Нет! Смерть уже нависла над ним, но еще никто не знает, где и как она найдет его — внезапная и неотвратимая месть!
А пока надо уйти. Ничего, матушка долго ждала отмщения, подождет еще немножко. Совсем немножко!