Все завершится в несколько часов.
От этих убийц с черной душой на Земле останутся лишь плоды содеянного ими зла, за которое они получат по заслугам.
Не подходя вплотную к пещере, он вполголоса позвал дочь. Там внутри у него лук со стрелами; иногда он с ним охотится, приезжая в горы. Талену он выучил хорошо стрелять, а она еще не отошла от всего пережитого: чего доброго, убьет по ошибке родного отца. А жизнь ему сейчас дорога, ведь он пока не выполнил намеченного.
Среди камней показалось лицо Талены. Убедившись, что не обозналась, она вышла наружу. Элдеро легким шагом приблизился к ней:
– Как девочка?
– Хорошо. Ты видел Коли? Почему он не пришел с тобой?
Элдеро заглянул ей в глаза, не говоря ни слова. Вот так же он смотрел на нее, когда сообщал о смерти брата Кочито. Потом сунул руку в карман и протянул дочери серебряный амулет, снятый с шеи Колина.
Талена все поняла и глухо застонала. Зрачки ее расширились от боли, она попятилась и поднесла одну руку к животу, другую к губам, как будто сдерживая рвоту. Потом круто повернулась и скрылась в пещере. Элдеро не стал входить следом: пусть поплачет, не стесняясь его. Ожидание при теперешней спешке показалось ему бесконечным; стараясь отвлечься, он думал о юноше, которому отдал в жены единственную дочь, и чувствовал боль, как будто во второй раз лишился сына.
Элдеро, великий вождь племени навахов, тоже позволил себе роскошь пролить слезу.
Наконец он решил, что дал Талене довольно времени, чтобы оплакать мужа, и вошел в пещеру. Дочь сидела, привалившись к каменной стене, и кормила грудью ребенка. Видимо, только эта необходимость и удерживала ее в жизни.
Талена взглянула на него сухими глазами. Может, она и плакала, но Элдеро не заметил никаких следов. В ее голосе слышалось неистовство бурного потока:
– Она будет носить имя Линда.
Элдеро подумал, что дух Женщины Паука не оставил ее дочь, и почувствовал, как в груди шевельнулась гордость. Элдеро знал, что это имя маленькой белой bá'jíyéhé, сестры мужа.
В ответ он лишь согласно кивнул.
Все справедливо: за жизнь женщины, ушедшей во тьму, жизнь женщины, явившейся на свет.
Ему пришлось еще подождать, когда малютка насытится. Потом она тут же уснула на руках матери. Талена хорошенько спеленала ее одеялом и положила на лежанку, накрытую мехом.
Потом повернулась к нему. Голос ее звучал по-прежнему твердо:
– Как это было?
Элдеро понял, о чем она спрашивает, но сейчас у него нет времени рассказывать все в подробностях.
Есть более насущные дела.
Он покачал головой в подкрепление своим словам:
– Мне некогда. А ты должна уходить.
Талена не спросила зачем, а только спросила куда.
– Спустишься с горы и поедешь на восток, к форту Дефайанс. Разыщешь стоянку Эрреро, там тебя приютят.
– А ты не поедешь?
– Поеду. Я догоню тебя, как только смогу. Но сейчас у меня есть дело, и для него я должен быть один.
Талена не посмела возразить отцу. Раз Элдеро сказал, значит, так и должно быть. Она взяла с собой немного еды и флягу с водой, из висящей на стене шкуры лани, расписанной ритуальными фигурами, наскоро соорудила набрюшную сумку, надеясь, что не прогневит духов, если защитит новую жизнь от холода и невзгод, потом подхватила малышку, завернутую в одеяло со знаками вождя Элдеро.
– Пойду приведу коня, – сказал ей отец.
Он вышел из пещеры и направился туда, где обычно привязывал коня. Это было место, укрытое со всех сторон скалами от ветров и от случайных глаз.
Потрепав по морде Метцкаля, чтобы не шарахался от чужака, он надел на него одно из своих седел, самое легкое, вложил в рот удила и подвел коня к входу. Талена уже поджидала его, обратив взгляд на дорогу.
Элдеро подержал ребенка, пока она садилась в седло. Затем подал ей маленький сверток – свою внучку. Когда Талена уложила девочку в сумку, привязанную к животу, Элдеро протянул ей ружье.
– Возьми. Мне оно ни к чему.
Не говоря ни слова, Талена приняла оружие как залог отцовской любви. Потом они посмотрели в глаза друг другу, чтобы запомнить этот миг, если им больше не суждено свидеться, – как будто поделились болью всех утрат.
Быть может, потому, что сама стала матерью, Талена еще острее почувствовала любовь к отцу.
– Приезжай скорей. Мы будем тебя ждать.
– Добрый путь.
Талена тронула коня, а Элдеро остался стоять у входа в свое тайное пристанище, пока она не бросила ему прощальный взгляд, перед тем как скрыться за деревьями.
Потом он твердым шагом вступил в пещеру и вскоре вышел, держа в одной руке две шляпы, обрывок рубахи и красный платок, а в другой – широкую глиняную чашу.
Все это он свалил на землю и пошел набрать сухих веток на опушке леса. Поломав их, уложил в чашу. Добавил немного пахучих сосновых игл и разжег огонь в этой импровизированной жаровне. Когда огонь весело разгорелся, Элдеро, отрезав ножом от обеих шляп по клочку, держал их над огнем, пока они не занялись. Тогда он бросил их в чашу. Так же он поступил с двумя клочьями платка и окровавленного обрывка рубахи, который вытащил из руки мертвого Малыша Джозефа во Флэт-Филдс. Поглядел на черный дым, окутавший клочки ткани, которые никак не хотели загораться. Из сумки для снадобий он вытащил щепотку желтоватого порошка и посыпал над жаровней. Огонь выплеснулся из чаши, поднимаясь к небу. Цвет дыма мгновенно изменился на грязно-белый, и в воздухе разлился легкий запах серы.
Помешивая прутиком горящие клочки, Элдеро добавил еще серы, чтобы ускорить горение. И наконец в чаше осталась одна зола. Элдеро нашел на земле камень, скругленный с одного конца, и долго, тщательно растирал золу в пыль.
Потом поглядел на результат своих трудов, прислушиваясь к стуку сердца, бухавшего в груди, как барабан войны.
Пепел на дне жаровни в эти мгновения вбирал в себя все естество, всю кровь, и пот, и телесную влагу, которые накопили в себе те четверо – убийцы женщин, стариков, детей.
Нет и не будет им пощады.
Он поставил перед собой глиняную чашу и около четверти часа сидел, скрестив ноги и закрыв глаза, напевно повторяя сквозь зубы слова древней молитвы. Вчера эта мелодия, вытекая из его свирели, достигла слуха Талены. Мелодия была та же самая, а слова молили Шима и Землю-Мать от имени их сына и всех его соплеменников помочь им в воздаянии за свершенное зло.
В уме его проносились образы прошлого, счастливых мгновений, изведанных его народом с начала времен. Образы жизни и охоты, любви и пляски, голубых небес и песка пустынь, гонимого ветром перекати-поля и лесов в их пышной зелени, образы мужчин и женщин, которые свободно жили на своей земле и умерли еще до его рождения.