Слова эти доносились до священника откуда-то издалека, словно приглушенные пространством и туманом. Он не мог оторвать глаз от человека, стоящего на дорожке, по которой проезжали велосипедисты, и смотрящего в его сторону. Он твердил себе, что такие куртки встречаются часто и такое событие, как эта выставка, может привлечь внимание кого угодно. Вполне естественно, что человек остановился, желая понять, что тут происходит.
Но, как ни успокаивал себя, все равно понимал, что это не так. Он догадывался, что это не какой-то случайный прохожий, а тот самый человек, который шепнул ему в исповедальне кощунственные слова вместе с обещанием смерти.
Я — Господь Бог…
Лица окружающих и людской говор вдруг исчезли, осталась только эта тревожная фигура, которая, словно магнитом, притягивала его внимание, его мысли, его взгляд. И жажду милосердия. Он почему-то был уверен, что человек этот видит его и пристально смотрит именно на него.
— Извините меня. Я сейчас.
Он даже не услышал, что ответили Джон и миссис Бонс, так быстро отошел от них и, протискиваясь сквозь толпу, поспешил на другую сторону озера, теряя и вновь находя мрачный взгляд незнакомца, пронзивший его, как предвестие беды.
Он хотел подойти к нему и заговорить, заставить его подумать, хотя и понимал, насколько это безнадежно. Человек в зеленой куртке в свою очередь продолжал следить за священником, пока тот направлялся к нему, как будто пришел в кафе «Ботхауз» специально для встречи с ним.
Неожиданно отцу Маккину преградили дорогу двое темнокожих парней.
Один чуть ниже него ростом, в стеганой куртке с капюшоном, не по размеру и явно не по сезону, на голове черная кепка со свернутым назад козырьком. Джинсы, тяжелые спортивные ботинки, на груди — золотая цепь.
За ним возвышался могучий детина, такой огромный, что казалось, даже двигаться не способен, — весь в черном, на голове повязано нечто вроде сеточки, какую мужчины надевали прежде на ночь для выпрямления волос.
Тот, что пониже, выставил навстречу Маккину руку и преградил дорогу:
— Куда прешь, ворона?
Раздосадованный задержкой, священник невольно поискал глазами человека в зеленой куртке. Он все еще стоял на месте и равнодушно наблюдал за этой сценой. Преподобный Маккин неохотно перевел взгляд на парня, стоявшего перед ним:
— Что надо, Джонас? Мне кажется, тебя не приглашали?
— Айрону-7 не требуется приглашение, чтобы оказаться среди всего этого дерьма, собравшегося тут. Верно же, Дуд?
Толстяк лишь невозмутимо кивнул в знак согласия.
— Ладно, теперь, когда все увидели, какой ты сильный, думаю, можешь уйти.
Джонас Мэнсон улыбнулся, показав небольшой бриллиант, вставленный в резец.
— Постой, священник. Куда спешишь? Я — брат одного из художников. И я что же, не могу посмотреть на его работы, как все остальные?
Он огляделся и увидел за спиной Маккина Джубили, стоявшего возле своих картин и разговаривавшего с какими-то людьми.
— Вон он, мой брат.
Парень, назвавший себя Айроном-7, отодвинул священника и направился в ту сторону, а за ним последовал огромный Дуд, перед которым все невольно расступались. Маккин отправился за ними, надеясь удержать ситуацию под контролем.
Рэпер подошел к мольбертам и, даже не поздоровавшись с братом, остановился с видом знатока, изучающего картины. Джубили, увидев его, онемел от испуга, отступил и задрожал.
— Ну что же, круто. В самом деле крутая штука. Что скажешь, Дуд?
Толстяк не произнес ни слова, только опять утвердительно кивнул. Джон Кортиген понял неловкость ситуации и подошел, намереваясь встать между Джонасом и его братом:
— Вам нельзя здесь находиться.
— Ах вот как? И кто это сказал? Ты, ноль без палочки?
Рэпер обернулся к великану и улыбнулся ему:
— Дуд, убери-ка с дороги этого дурака.
Толстяк ухватил Джона своей огромной ручищей за ворот рубашки, притянул к себе и, словно он ничего не весил, так оттолкнул, что тот ударился об ограждение террасы.
Преподобный Маккин попытался пресечь конфликт, который грозил привести к куда более серьезным последствиям. Если начнется драка, кто-нибудь непременно пострадает.
— Не связывайся, Джон. Я все улажу.
Джонас нагло ухмыльнулся:
— Вот и молодец. Улаживай.
Между тем вокруг уже собралась толпа. Но вскоре те, кто стоял поблизости, даже не зная, в чем дело, поняли, что лучше держаться подальше от этих двух наглых типов с не внушающими доверия физиономиями.
— Нам с тобой нужно поговорить о делах, священник.
— У нас не может быть с тобой общих дел, Джонас.
— Хватит важничать. Я же знаю, что вам тут нелегко живется, в этом месте. Могу помочь. Думаю, двадцать штук вам сейчас не помешали бы.
Преподобный Маккин удивился, откуда этот бандит узнал о финансовых затруднениях «Радости». Конечно же, не от брата, который избегал его как чумы, потому что тот запугал его до смерти. Спору нет, двадцать тысяч долларов оказались бы сейчас просто манной небесной в пустой кассе общины. Но не от этого же человека, со всем его багажом за плечами, принимать деньги.
— Можешь оставить свои деньги при себе. Мы сами справимся.
Джонс стал тыкать ему пальцем в грудь, словно хотел продырявить:
— Отказываешься от моих денег? Считаешь, они грязные?
Он помолчал, словно обдумывая услышанное, и снова уставился на Маккина:
— Значит, мои деньги не подходят…
Потом кивнул на людей, стоявших вокруг, и вскипел гневом:
— А деньги этих мерзавцев устраивают, да? Этих мужчин в пиджаках и при галстуках, которые выглядят как порядочные и которые покупают у меня проституток и все прочее, чем торгую. И этих женщин с видом святош, которые тащат к себе в постель любого чернокожего, какого уговорят.
Толпа возмущенно загудела. Не оборачиваясь, священник услышал, что кто-то из женщин упал в обморок.
Рэпер продолжал изливать свою злобу:
— Я хотел сделать добро. Хотел помочь брату и этому вашему сраному приюту.
Джонас Мэнсон сунул руку в карман, а когда достал, все увидели в ней складной нож. Маккин услышал сухой щелчок и заметил, как блеснуло лезвие. Гомон вокруг усилился, как и топот ног по деревянному полу террасы и истерические крики женщин.
С ножом в руке Джонас повернулся к Джубили, который в страхе смотрел на него:
— Слышал, братик? Эта ворона мнит себя большим человеком.
Джубили отступил, а Джонас все ближе подходил к картинам. Маккин бросился ему навстречу, но тут наперерез ему шагнул Дуд и необычайно ловко для своей комплекции схватил и вывернул ему руку. Нажал посильнее, и священника пронзила боль, а в легких не осталось воздуха.