Потом, сидя в машине и глядя в окно, почувствовал себя одиноким и ненужным, обдумывая единственную истину: та ночь оказалась хороша для него, словно костюм, сшитый по мерке, и тем не менее без осложнений не обошлось.
Только для него, судя по всему.
Когда у него на глазах Вивьен вдруг превратилась в незнакомого человека, он вышел из квартиры на Бродвее, убитый разочарованием и обидой. Зашел в какой-то жуткий бар с желанием выпить что-нибудь крепкое, что растопило бы ледяной ком в желудке. Но, пока ожидал бармена, это намерение рухнуло. Он заказал кофе и стал думать, что же делать дальше.
Он совершенно не собирался отказываться от расследования, но понимал, насколько трудно добиться результата только своими силами. И с огорчением признал, что единственный возможный путь — это обратиться за помощью к своей семье.
Мобильник не работал — и батарейка села, и деньги кончились, — но он приметил в глубине бара телефон-автомат. Оплатив кофе и получив пригоршню центов, он решил сделать один из самых трудных в своей жизни звонков.
Монетки опустились в щель с обнадеживающим шумом, и он набрал номер своего дома в Бостоне, нажимая на кнопки, словно судовой радист, посылающий в эфир отчаянный призыв SOS.
Ответил, естественно, безликий голос кого-то из слуг:
— Дом семьи Уэйд. Добрый день.
— Добрый день. Это Рассел Уэйд.
— Здравствуйте, мистер Рассел. Это Генри. Чем могу помочь?
Лицо дворецкого, всплывшее в памяти, наложилось на рекламные плакаты, висящие перед глазами. Среднего роста, аккуратный, безупречный. Именно такой человек и необходим для управления огромным домом, где живет семья Уэйд.
— Я хотел бы поговорить с моей матерью.
Последовала вполне понятная короткая пауза. Слуги, как упрямо называла их мать, имели весьма четкие указания на этот счет и, конечно, знали о его трудных взаимоотношениях с родителями.
— Сейчас выясню, дома ли миссис.
Рассел улыбнулся, в который уже раз столкнувшись с подобным проявлением дипломатии. На самом деле осторожный ответ слуги означал: «Выясню, хочет ли миссис говорить с вами».
После некоторого ожидания, показавшегося ему нескончаемым и стоившего еще пары монет,
звяк, звяк
проглоченных автоматом, он услышал ласковый, но настороженный голос матери:
— Привет, Рассел.
— Привет, мама. Рад слышать тебя.
— Я тоже. Что с тобой случилось?
— Нужна твоя помощь, мама.
В ответ молчание. Вполне понятное молчание.
— Я понимаю, что прежде злоупотреблял твоей помощью. И не умел благодарить тебя. Но на этот раз мне нужны не деньги и не услуги адвоката. Я не попал ни в какой переплет.
Легкое любопытство прозвучало в аристократическом голосе матери:
— Тогда что же тебе нужно?
— Поговорить с папой. Когда звоню в офис, там, услышав мое имя, сразу отвечают, что его нет, он на совещании или на Луне.
звяк
Любопытство женщины внезапно сменилось озабоченностью:
— Что тебе нужно от отца?
— Нужна его помощь. В связи с одним важным делом. Первым важным делом в моей жизни.
— Не знаю, Рассел. Наверное, это не очень разумно.
Он понял, что мать колеблется. И в какой-то мере извинил ее. Она находилась между молотом и наковальней — между безупречным мужем и беспутным сыном. Но он не мог отступить, даже если бы пришлось умолять.
— Я прекрасно понимаю, что ни разу не сделал ничего, чтобы завоевать твое доверие, но сейчас оно мне крайне необходимо.
Спустя несколько мгновений аристократический голос Маргарет Тейлор Уэйд сообщил ему по телефону, что она сдается.
звяк
— Твой отец в нью-йоркском офисе, на пару дней. Сейчас поговорю с ним и перезвоню тебе.
Рассел почувствовал, как ликование вскружило ему голову посильнее любого спиртного. Это была неожиданная удача.
— У меня села батарейка. Скажи ему только, что я иду к нему в офис и буду ждать. Не уйду, пока не примет, даже если придется ждать весь день.
Он помолчал. Потом сказал то, чего не говорил уже многие годы:
— Спасибо, мама.
звяк
Ответ он услышать не успел, потому что с последней монеткой разговор оборвался.
Рассел вышел на улицу и потратил свои последние доллары на такси до Пятидесятой улицы.
И вот теперь он сидел тут уже два часа под взглядом мистера Кли и ему подобных, дожидаясь аудиенции у собственного отца. Он знал, что тот примет его не сразу, что не упустит случая унизить ожиданием. Но он нисколько не чувствовал себя униженным, лишь страдал от нетерпения.
И ждал.
Высокая элегантная секретарша неожиданно возникла перед ним. Ковер приглушил ее шаги по коридору. Со своей красотой она хорошо вписывалась в обстановку и, должно быть, отлично знала свое дело, раз ее пригласили работать сюда.
— Мистер Рассел, проходите. Мистер Уэйд ждет вас.
Он понял, что, пока его отец жив, будет существовать только один мистер Уэйд. Но ему предоставилась возможность изменить такое положение вещей. И он всей душой желал этого.
Он поднялся и последовал за девушкой по длинному коридору. Рассматривая ее ягодицы, слегка двигавшиеся под юбкой, заулыбался. Всего несколько дней назад он, наверное, позволил бы себе какое-нибудь двусмысленное замечание, поставив эту молодую женщину в неловкое положение и вызвав тем самым раздражение отца. Но сейчас он напомнил себе, что еще недавно и мечтать не мог о том, чтобы оказаться в этом офисе и увидеться с Дженсоном Уэйдом.
Секретарша остановилась возле темной деревянной двери. Слегка постучала, не ожидая ответа, открыла створку и знаком велела Расселу войти. Он шагнул вперед и услышал, как дверь за ним закрылась.
Руководитель огромной экономической империи сидел за письменным столом, стоящим так, что за его спиной сходились под углом два огромных окна, из которых открывалась фантастическая панорама города. Контражур компенсировался светильниками, искусно размещенными в просторном кабинете — одном из командных пунктов его отца.
Они давно не виделись. Отец немного постарел, но сохранял безупречную форму. Рассел рассматривал его некоторое время, пока тот читал какие-то бумаги, не обращая на него внимания. Дженсон Уэйд являл собой точную копию своего младшего сына. Или, вернее, все видели в Расселе сходство с ним, которое прежде нередко оказывалось весьма неудобным для обоих.