Только Баракас казался энергичным, но это объяснялось беспокойством. Если бы ему пришлось долго поддерживать себя в таком состоянии, это истощило бы его.
Сон не принес Шариссе долгожданного отдыха. Ей снились сны, каких она никогда не видела прежде, и в этих снах было мало утешительного. В одном из них из земли возникла рука и схватила ее, сминая, подобно глине, и придавая ей все новые и новые ужасные формы. В другом сне они с Фононом обнимались. Это было приятно, и Шарисса знала, что сейчас последует поцелуй. Но вдруг его лицо сделалось как морда ящерицы, а он все еще пытался ее поцеловать. Тут она проснулась и больше получаса не могла заснуть — настолько реальным показалось ей это видение.
Были и другие сны, но от них остались лишь неясные воспоминания. Из них она запомнила только одну деталь, но и той хватило, чтобы заставить ее содрогнуться.
В нескольких из этих кошмаров она слышала издевательский смех безумного хранителя. Этот смех, похоже, переходил из одного сна в другой. Он вес еще звучал в ушах Шариссы, когда чье-то прикосновение к плечу снова разбудило ее.
Глаза слепил солнечный свет. Фонон улыбался ей. Он казался посвежевшим, но на лице все еще оставались следы усталости. Шариссе не хотелось и думать о том, как выглядит она сама. Ее изумляло, что кто-то все еще мог находить се привлекательной. Если бы сейчас ей дали зеркало, волшебница не удивилась бы, увидев в нем лицо, в сравнении с которым дрейк показался бы красавцем.
Эльф протянул руку, и Шарисса взяла ее. Фонон помог ей подняться на ноги и сказал:
— Тебя мог бы разбудить или я, или один из них. Я знал, что ты вес еще слишком утомлена, но подумал, что тебе будет более приятно увидеть мое бледное лицо, чем их металлические маски.
— Гораздо приятнее. — Ей доставляло удовольствие прикосновение его руки, и она хотела продлить это ощущение. — А есть ли еда?
— Я не потревожил бы тебя, если бы ее не было. — Он указал рукой на две чаши, стоявшие у их ног. Что-то тушеное; блюдо, очень похожее на то, которым кормила ее однажды госпожа Альция. Оно и пахло почти так же хорошо. Тот случай она припомнила потому, что он казался совершенно неуместным, когда имеешь дело с одним из Тезерени. Иногда трудно было представить, что супруга Баракаса не была уроженкой клана и что не было никакого клана, пока Баракас не объединил вместе родственников и не сплотил их в единственное подлинное семейство среди враадов. Семейные связи у враадов почти отсутствовали, а понятие клана они знали лишь на заре своего существования. Баракас, однако, сделал так, что к этому понятию больше не станут относиться с пренебрежением — и его супруга помогала ему в этой борьбе. Она — почти в такой же степени, как и Баракас, — помогла сделать Тезерени той силой, какой они стали.
Шарисса надеялась, что с госпожой Альцией ничего не случилось.
— Где Геррод? — спросила она, пытаясь отделаться от мыслей о госпоже Альции.
Фонон подал ей одну из чаш. Он поколебался, затем ответил:
— Последний раз я видел его с братом. Они покидали лагерь.
«Попытка сделать что-то в связи с болезнью Лохивана?» Другая причина ей не приходила в голову. Не все их былые разногласия ушли в прошлое, но общее беспокойство о родственниках свело их вместе — по крайней мере, на время. Будь это любое другое семейство, волшебница радовалась бы за Геррода. А в нынешнем положении она надеялась, что он не сделается снова одним из них.
На них легла тень. Они подняли глаза и увидели Тезерени в латах и шлеме.
— Мой повелитель приказал уведомить вас, что скоро мы отправляемся в путь. Приготовьтесь.
Когда воин отошел, Фонон простонал:
— Я редко столько ездил верхом. Подумать только, когда-то я думал, что лошадь — это ужасное животное, с которым трудно справиться. Да просто сесть верхом на одно из этих чудовищ и то хуже.
— А чего ты ожидал? — резко спросила она. Шарисса чувствовала необходимость знать все, что только возможно, а Фонон мог снабдить ее этими знаниями. Из всех них только он родился в этой стране.
Его былая веселость ушла, и он стал серьезным.
— Я не знаю, о прекраснейшая дочь враадов. Единственное, что можно сказать относительно этой земли, — это то, что она непредсказуема. Я сожалею, но приходится признать, что мы оба в равной степени можем оказаться правыми. — Он взял ее за руку. — Мне жаль, что я не могу помочь тебе.
Она сжала его руку и, неожиданно для себя, наклонилась и поцеловала его. И пока он с изумлением смотрел на нее, волшебница улыбнулась и сказала:
— Но ты же помогаешь.
И снова они ехали так быстро, будто отступник-хранитель кусал их дрейков за хвосты. Геррод и Лохиван возвратились как раз тогда, когда закончились приготовления к безумной дневной скачке; возвратились по одному, как будто отношения между ними не изменились. Шарисса посмотрела на чародея, желая получить какое-либо объяснение, но Геррод лишь надвинул на голову капюшон и укутался в свой широчайший плащ. Единственное, что было ясно Шариссе, — это то, что он был еще более обеспокоен, чем вчера.
Когда они выехали, солнце стояло высоко в небе. И опять это была безумная гонка, в которой каждый старался не отставать от главы клана. Этот день оказался хуже первого, и Шарисса подозревала, что знает причину. Она была уверена, что Баракас снова попробовал телепортироваться к крепости и, конечно же, потерпел неудачу. Тем важнее для них оказывалась необходимость покрывать каждый день как можно большее расстояние.
Возможности поговорить не было, но она бросала на Фонона взгляды всякий раз, когда ей это удавалось. Он с едва заметной улыбкой отвечал ей тем же.
По другую сторону от нее, за Тезерени-охранником, ехал Геррод, глядя прямо перед собой. Только однажды он направил взгляд на Шариссу, но капюшон настолько скрывал его лицо, что ей показалось, будто она смотрит в невидящее лицо мертвеца. Она отвернулась в сторону — и почти сразу пожалела об этом; но, когда ей захотелось попросить у него прощения, его внимание уже снова было обращено к дороге, лежавшей перед ним.