И ровно в эту минуту я перестал скучать.
МАНОН. Сисси трахалась со всем белым светом. Я в этом никаких проблем не видела: это ее проблемы. Я ее не судила. Не презирала. Почти наоборот, на самом-то деле.
Каково жить одной — когда я говорю «жить одной», это значит, что я не только одна в квартире, это значит, что я одна с утра до вечера, с понедельника по воскресенье, и сколько бы народу ни находилось со мной в одной комнате, кто бы ни смотрел на меня, кто и что бы мне ни говорил, я одна с тех пор, как родилась на свет.
Так что я бы предпочла трахаться тоже.
Но я и не завидовала Сисси, просто питала к ней некоторое почтение: то почтение, с каким относишься к вещам, которые выше твоего понимания. Вот так взять и пойти, сразу, все равно с кем, все равно когда, да еще почти задаром. Неужто она совсем себя не уважает, если разменивается подобным образом? Интересно, что творится у нее в голове. Я надеялась, что это просто наивность, что она всякий раз считает, будто это ее последний, единственный, «мужчина ее жизни»; неужто стоит кому-нибудь похлопать ее по заду, как она уже видит себя замужем? Или разочаровалась в чувствах, утратила все иллюзии, достигла порога необратимости, когда больше ни во что не веришь и хочешь иметь лишь то, что имеешь: сомнительное удовольствие коллекционировать грубые, эгоистичные случки в незнакомой комнате, где ноги твоей больше не будет.
К несчастью, в голове у нее, по-моему, не творилось ровно ничего. Сисси была круглая дура. Ее спрашивали, который час, — она говорила, который час. Просили кофе — она тащила кофе. Одолжить пятьсот евро? Сию минуту. Перепихнуться? Только попроси.
Иногда в ее смену целые столики в Trying покатывались со смеху, показывая на нее пальцем. Она не замечала. Приносила выпивку, меняла пепельницы, вытирала столы, смеялась вместе со всеми, спасибо, до свидания. Я спрашивала, знает ли она этих людей: «Это мои друзья». И всё. Любой, кто с ней спал, становился «другом».
«Друзей» у нее было навалом.
Начиная с владельца Trying и особо крупных клиентов, перед которыми лебезил Скот. Они вылезали из машин всегда ровно в пять, занимали весь ресторан и, не поморщившись, выкладывали полторы тысячи евро по счету, и гости их тоже не морщились, словно это нормально. Таких всегда обслуживала Сисси, сносила похабные шутки, сносила похлопывание по заду и надменные взгляды женщин, а потом уносила чаевые. Эти проклятые чаевые.
Скот, конечно, тоже с ней спал. И сомелье. И охранник автостоянки. И все завсегдатаи. А если в наши края заглядывала, на свою голову, какая-нибудь знаменитость, можно было не сомневаться: Сисси не отстанет, пока не вытрясет свиданку. Свиданки у нее были такие же, как «друзья». Ей назначали в два, три, четыре часа утра, после вечеринок, куда ее не звали, после того, как отвозили домой официальных подружек. Где угодно — у них, у нее, в гостиничных барах, в гостиничных номерах, прямо на улице, в ночных клубах, со стриптизом, с групповухой. И она шла. А назавтра опаздывала на работу, и Скот, конечно, помалкивал. Она являлась усталая, с запавшими глазами, гордая собой, и сообщала мне, что все прошло отлично. И все. Как всегда. «Друг» больше не появлялся. В тот же вечер она находила нового.
Она умела извлекать пользу из легкого поведения. Весь ее «бомонд» не приносил ей ничего, кроме весьма иллюзорного чувства превосходства: если мы, к примеру, застревали в пробке, она начинала яростно сигналить, искренне негодуя, что никто не желает перестроиться и пропустить ее, при том что накануне она ублажала Паффа Дэдди. Она бывала по-настоящему счастлива в понедельник утром, когда рассыльный приносил скандальную прессу. Немедленно брала перерыв, тащила меня куда-нибудь в уголок ресторана и жадно листала страницы, выискивая очередного «экса», которого можно назвать по имени, и отпуская разные замечания с одной-единственной целью — удовлетворить свою потребность повыпендриваться на ровном месте: «Надо же, этот, как его, женатик, и говорят, верный муж, ну-ну, это мы посмотрим, когда он в следующий раз будет в Париже». Я думала, она умрет от радости, когда однажды на страницах, посвященных ночной жизни, обнаружила себя сидящей рядом с Миком Джаггером в «Плазе»… А пока она регулярно проваливалась на всех кастингах.
Что же до преимуществ, которые доставляла ей собственная доступность, то ими она была обязана отнюдь не сливкам своей звездной элиты, а скорее тем, кто престижа ей не добавлял: квартиру ей обеспечил один чудовищный аравиец, если у нее барахлила тачка, она всякий раз знала, к кому обратиться, чтобы ремонт обошелся ей в простой минет, Скот не вязался к ней никогда и платил как старшей официантке, стилисты-гетеросексуалы ее одевали, кто-то ее приглашал в ресторан, со свиданки она никогда не возвращалась без нового телефона, DVD-дисков, пачки сигарет, кашемирового пуловера в три раза больше ее самой, который она не возвращала, потому что его не требовали назад, потому что ей больше не звонили, без бутылки шампанского, без книжек, которые она не читала и уносила с собой потому, что не нашлось ничего другого, просто чтобы не уходить с пустыми руками. И только одного ей никогда не удавалось получить в постели — работы. Актриса из нее была никакая, если она изображала волнение, то выглядела просто обдолбанной, а если играла грусть, то казалась еще глупее, чем на самом деле. Так что напрасно она укладывала с собой всех сговорчивых продюсеров, режиссеров, актеров, директоров по кастингу, каких только можно найти в Париже: те хоть и соглашались с ней переспать, но никогда не решались поставить под угрозу свой авторитет и дать ей рекомендацию. Им и только им она перезванивала сама, неделями остервенело строчила сообщения, пока наконец не отступалась, устремившись за новой добычей.
Можно сказать, что общение с ней многому меня научило: это был лучший пример того, как не надо себя вести.
Короче, судьба, видно, не слишком разборчива в выборе своих посланцев: ведь именно Сисси отвела меня на суперсветскую тусовку, где я встретила человека, которому суждено было изменить всю мою жизнь и сделать из меня то, что я есть.
Последний — то есть вчерашний — ее любовник, помимо неказистой физиономии и сотни лишних кило весу, имел еще и должность директора крупнейшего в Европе эвент-агентства под названием, кажется, Really VIP. Оно специализировалось на бракосочетаниях королевских отпрысков, частных концертах Майкла Джексона, днях рождения сынков африканских президентов, аренде престижных помещений для устройства праздников, а главное — главное! — на закрытых просмотрах американских высокобюджетных фильмов, где толпилось столько звезд, что само понятие «звезда» теряло всякий смысл.
Когда она в тот день появилась в Trying, глаза у нее буквально лезли на лоб. Глядя на нее, я решила, что на сей раз ей крупно повезло и она добыла плазменную панель, бриллиантовое колье, спортивную машину или краденую картину кого-нибудь из великих мастеров. Ей повезло еще крупнее — по крайней мере на наш фанатский взгляд: вечером должен был состояться закрытый предпремьерный показ последнего фильма некоего Каренина, с участием ни много ни мало Леонардо Ди Каприо, Вигго Мортенсена, Иегуди Мааса, Бриттани Мерфи и Наоми Кэмпбелл в роли глухонемой; после показа «DLD-продакшн» устраивала гигантскую party, где именно — держалось в секрете до второго «часа Ч», пока не выстрелит первая пробка шампанского, Really VIP доставило на частном самолете кучу народу, сманило на этот вечер всех шеф-поваров всех «Нобу» в мире, в том числе и самого Нобу, заказало у Джона Гальяно в подарок гостям сто футболок с афишей фильма, ночь ожидалась бурная, электрическая, рок-н-ролльная и скандальная, и в списке приглашенных на весь этот фейерверк гламура — пропуске в рай — черным по белому значились никому не ведомые имена Симоны Бушар, она же Сисси, и Манон Д.