— А я не paда! — вопит Манон и стреляет в зеркало над камином.
— Манон, дорогая, это зеркало не мое, оно принадлежало отелю «Риц». Так что мне глубоко наплевать, что оно разлетелось на тысячу кусков, то, что ты сделала, наносит ущерб ни в чем не повинному отелю, не причинившему тебе никакого вреда, так что это поступок беспричинный и пошлый, и чтобы не совершать других беспричинных и пошлых поступков, советую тебе положить оружие.
— Да? А директор, который обозвал меня обкуренной шлюхой и велел вышвырнуть меня на улицу в тот день, когда ты, как последний гад, меня бросил?
— Это были статисты, дорогая, статисты, которым я заплатил и приказал обозвать тебя обкуренной шлюхой и вышвырнуть вон.
— Так вот что это было? Так и было? — шепчет она в шоке.
— И заметь, пожалуйста, что они тебя вывели, но не причинили никакого вреда, и только потому, что я им так велел.
— Так это все-таки ты все состряпал? С самого начала? С первого дня? — Она по-прежнему шепчет, и револьвер в ее руке дрожит.
— Да, — просто говорю я.
— И «Вэнити»? — спрашивает она.
— «Вэнити» принадлежит мне.
— А фотосессии? Нью-Йорк? Итальянский «Вог»?
— Не так уж трудно, представь себе, дорогая, закупить два больших фотоаппарата, дурацкие прикиды да три вентилятора.
— Но «Вог»?
— Один фальшивомонетчик, одна типография, немного изобретательности.
— А мои рекламные ролики?
— То же самое.
— Вернер Шрейер?
— Двойник.
— Афиши?
— Не так уж сложно наклеить афишу.
— Пффф, — говорит она, — хотела бы я посмотреть, как ты сам клеишь афиши, с ведром клея и кистью, бедный Дерек.
Я молчу, потому что она права.
— А вечера и приемы, — продолжает она, — все эти приемы, куда мы ходили?
— Двойники, дорогая, я же только что сказал.
— Они все были двойники? Все? И… ты их тоже, как и меня, убедил в том, что я звезда, я топ-модель и все такое?
— Конечно нет.
— Но… Они же передо мной пресмыкались… Говорили со мной о… Грегге Араки?
— Ну Манон, у них был текст, я же не тупица, я все продумал.
— А как же фильм?
— Брат Каренина. И двойник Эдриана Броуди, мой экс, между прочим. Славный он парень, этот Коста.
— А «Чинечитта»?
— Десять тысяч долларов в день.
— Съемочная группа?
— Шайка безработных правонарушителей.
— Чехов?
— Чехов давно умер.
— А сам этот фильм, он же где-то есть, материал же есть?
— Бедное мое дитя, ведь пленки-то не было.
— Не было пленки?
— В камерах не было пленки. Они крутились вхолостую, как и ты.
— А промоушн? Журналисты?
— Статисты.
— Так значит, в то утро… мне это не приснилось…
— Конечно нет.
— А эта реклама, эта реклама «Достоинства» — это ты, тоже ты?
— Да, это своего рода прощальный совет. Впрочем, ты к нему не прислушалась, и это еще мягко сказано.
— А фотографии у меня дома? Весь этот бардак? Окурки в пепельницах?
— Я наклеил фото, устроил небольшой бардак, покурил, загасил окурки.
— А ресторан? Сисси? Скот?
— Статисты первой категории, три тысячи евро в месяц.
— А я думала, у меня шизофрения…
— Это естественно, дорогая, тебе в утешение могу сказать, что любое нормально устроенное человеческое существо поверило бы и не такому.
— А театр?
— Ну уж тут я ни при чем, в свою порнолавочку ты вляпалась сама. Гони природу в дверь, она влетит в окно.
— А сейчас? Все эти люди на улице? Автобус? Оскорбления? Граффити? Пушка?
— Какая пушка? — спросил я.
Она угрожающе сует мне ее в нос:
— Вот эта, идиот!
— Ну ладно, ладно, — бормочу я, — я просто пытался разрядить атмосферу.
— А отец? Где мой отец?
— Отец, отец, понятия не имею, где твой отец, и скажи на милость, за два года сладкой жизни в моем обществе, а главное, за мой счет, об отце ты, кажется, особо не беспокоилась.
— Блин, я чуть не застрелилась! Дерек!
— Такова была цель, но где-то явно случилась накладка. Хотя где, собственно, могла быть накладка? Не понимаю, я все продумал. Месяц готовилась эта сцена, какое тонкое крещендо в моральном истязании, музыка, фальшивый дождь, смерть отца… Гениально, вдохновенно, само совершенство. А? Где накладка?
— Почему, Дерек?
— Почему что?
— Почему ты со мной так поступил?
— Таков был сценарий. Я следовал сценарию.
— Какому сценарию?
— Нон-сценарию, сценарию нон-фильма. Знаешь, Манон, ты не с каким-нибудь лузером два года под ручку ходила, я, представь себе, изобрел новый вид искусства. Я изобрел нон-кино, и ты точно была моей нон-музой, как я и сказал «Пари-Матч». Я не шутил.
— Дерек, ты больной, — произнесла она еле слышно.
— Да, верно, гению иногда случается балансировать на грани безумия…
— Ты не просто больной, по тебе смирительная рубашка плачет… — добавляет она чуть громче.
— Эй, на себя посмотри.
— Таких, как ты, надо в дурдоме держать! — По-моему, она повторяется, да еще и повышает голос.
— Псих несчастный! Ты мне жизнь поломал!
— Не стоит преувеличивать.
— Почему! Почему, Дерек?
Ни с того ни с сего она вдруг стреляет, наудачу, и ваза с кокаином разлетается на куски.
— Потому что… От скуки.
— От скуки… Ты от скуки поломал мне жизнь?
Она уже попросту вопит, и я подумываю позвать охрану, а вместо этого падаю на колени.
— Я знаю, дорогая, но я хотел… просто… немного кино в своей жизни… а потом, если бы ты любила меня, все было бы иначе.
— Ах, еще и я во всем виновата?
— Я хотел кого-нибудь уничтожить… так, просто чтобы посмотреть. Я считал, что это… развлечение…
— Развлечение.
— Тут я выбрал тебя. И начался нон-фильм.
— Кончай целовать мне колени, ты мне противен.
— И я влюбился в тебя и хотел все остановить, но было поздно, я уже написал сценарий. Сценарий получился идеальный, я больше не мог его править.