— Вы ездили в Шартр? — повторил Бальярд, и глаза у него загорелись. — Рассказывайте, рассказывайте! Что вы там видели?
Он молча выслушал рассказ Элис обо всем, что ей удалось увидеть и подслушать.
— Однако этот молодой человек, Уилл, так и не показал вам тайную комнату?
Элис покачала головой.
— Я даже подумала в конце концов, что, может, ее и вовсе не существует.
— Существует, — сказал он.
— Я оставила там свой рюкзак. И в нем все заметки о лабиринте и фотографию, на которой вы с тетей. Он сразу наведет их на меня. — Элис помолчала. — Вот Уилл и пошел его забрать.
— И теперь вы боитесь, что с ним тоже случилась беда?
— По правде сказать, я не знаю. Я то боюсь за него, а то мне кажется, он с ними связан.
— А почему вы с самого начала решили, что ему можно довериться?
Элис подняла голову, удивленная резкой переменой тона. Куда девалась мягкая снисходительность?
— Вам казалось, что вы перед ним в долгу?
— В долгу? — Еще больше, чем тон, Элис поразили его слова. — Да нет же, я его почти не знаю. Ну, должно быть, он мне понравился. С ним было спокойно. Я чувствовала…
— Que? Что?
— Скорее уж наоборот. Не знаю почему, но как будто он был чем-то обязан мне. Как будто хотел загладить какую-то вину.
Неожиданно Бальярд оттолкнул стул и шагнул к окну. Вся его фигура выражала смятение.
Элис ждала, не понимая, что происходит. Наконец он снова повернулся к ней.
— Я расскажу вам историю Элэйс, — сказал он. — Зная ее, вы, возможно, смелее будете смотреть в будущее, которое нас ожидает. Но знайте, madomaisèla Таннер, услышав мой рассказ, вы уже должны будете идти по этой дороге до конца.
Элис насупилась.
— Звучит угрожающе.
— Нет, — торопливо возразил он. — Ничего подобного. Но нам нельзя забывать о ваших друзьях. Судя по подслушанному вами разговору, по крайней мере до сегодняшнего вечера им ничто не грозит.
— Но я так и не узнала, где назначена встреча, — усомнилась Элис. — Франсуа-Батист назвал только время: завтра в девять тридцать вечера.
— Место легко угадать, — спокойно возразил Бальярд. — К сумеркам мы будем там и подождем их.
Он взглянул в открытое окно на поднимающееся солнце.
— У нас будет время наговориться.
— А если вы ошибаетесь?
Старик пожал плечами.
— Будем надеяться, что нет.
Минуту Элис молчала.
— Я просто хочу узнать правду.
Она поразилась, как ровно прозвучал ее голос. Одрик улыбнулся.
— Ieu tanben, — сказал он. — Я тоже.
Уилл смутно сознавал, что его тащат по узкой лестнице вниз, в подвал, потом через бетонный проход, сквозь две двери. Голова у него свешивалась вперед. Благовониями пахло уже не так сильно, но запах еще держался, как воспоминание, в глухой подземной темноте.
Сперва Уилл решил, что его несут вниз, чтобы убить. В памяти встала каменная плита у подножия надгробия, пятнышко крови на полу. Однако носильщики, не задерживаясь в церемониальном зале, перевалили его через порог. В лицо повеяло свежестью раннего утра, и он понял, что оказался в переулке позади улицы Шеваль Бланк. Пахло жареным кофе и помойкой, неподалеку прогрохотал мусоровоз.
«Вот так, — прикинул Уилл, — и оказалось в реке тело Тарнье».
Движимый страхом, он дернулся и попытался высвободиться, но сразу понял, что руки и ноги крепко связаны. Хлопнул открывающийся багажник. Его волоком затащили и втиснули в темноту. Багажник оказался необычным — что-то вроде большого ящика, пахнувшего пластмассой.
Он неловко перекатился на бок и задел головой угол контейнера. Рана сразу открылась, и по виску потекла струйка крови. Уилл разозлился — даже руки не поднять, чтобы ее стереть.
Он уже вспомнил, как стоял у двери кабинета. Потом ослепляющая вспышка боли — Франсуа-Батист опустил ему на голову рукоять пистолета. Колени подогнулись, но он еще услышал раздраженный голос Мари-Сесиль, спрашивающей, что происходит.
Потная рука ухватила его за предплечье. Уилл почувствовал, как ему задирают рукав. Потом в кожу воткнулось острие иглы. Опять. Потом щелкнула крышка, и над его тюрьмой задернулся брезентовый полог.
Лекарство расходилось по венам приятным холодком, уносило боль. Уилл то приходил в себя, то уплывал в забытье. Он чувствовал, как машина набирает скорость. Голова, перекатывавшаяся на поворотах из стороны в сторону, закружилась. Уилл думал об Элис. Больше всего на свете ему хотелось увидеть ее, сказать, что он старался как мог. Что он не предал ее.
Начались галлюцинации. Ему виделась мутно-зеленая вода реки Эр, подступающая к горлу, вливающаяся в рот, в нос, в легкие. Уилл пытался представить в памяти лицо Элис, ее серьезные карие глаза, улыбку. Если только удержать эту картину перед глазами, все еще, может быть, обойдется.
Но страх утонуть, умереть в этой чужой, ненужной ему стране был сильнее. Уилла унесло в темноту.
Поль Оти стоял на балконе дома в Каркасоне, глядя вниз, на реку Од. В руке у него была чашка черного кофе. Он сделал из О'Доннел наживку для Франсуа-Батиста де Л'Орадор, но мысль подсунуть тому фальшивку вместо книги инстинктивно отвергал. Парень сумеет распознать обман. Кроме того, плохо, если он увидит, в каком она состоянии, и сообразит, что попался в ловушку.
Поставив чашку на стол, Оти поддернул белый накрахмаленный манжет рубахи.
Единственный вариант — побеседовать с Франсуа-Батистом самому, один на один, и обещать ему, что и О'Доннел, и книга будут доставлены на пик де Соларак ко времени церемонии.
Жаль, что не удалось вернуть кольцо, но Оти не сомневался, что Жиро передала его Одрику Бальярду, а тот наверняка по собственной воле явится на пик де Соларак. Он и сейчас наверняка следит за Оти, не упускает его из виду.
С Элис Таннер дело было не так просто. Когда О'Доннел упомянула о диске, ему пришлось серьезно задуматься. Хуже всего, что он понятия не имел о его назначении. А Таннер удивительно ловко ускользала из его рук. Сначала ушла от Доминго и Бриссара на кладбище. Потом вчера они на несколько часов потеряли ее машину, а когда обнаружили этим утром, то оказалось, девица оставила ее на стоянке в Тулузском аэропорту.
Оти сжал в кулаке крест. К полуночи все это кончится. Еретические тексты, а с ними и сами еретики будут уничтожены.
Вдали зазвонили колокола собора, созывая верующих к обедне. Пятница. Оти взглянул на часы. Надо пойти к исповеди. Очистившись от грехов, в состоянии благодати, он преклонит колени перед алтарем и примет Святое причастие. Тогда душой и телом он будет готов исполнить Божью волю.