Задумать все это было много легче, чем исполнить.
В действительности Леони было некуда деваться. Квартира в Париже давно сдана, раз генерал Дюпон перестал за нее платить. Ее замкнутое существование в имении привело к тому, что у нее почти не было друзей, кроме Одрика Бальярда, мэтра Фромиляжа и мадам Боске. Ашиль был слишком далеко, да к тому же увлечен собственными делами. Стараниями Виктора Константа у Леони не осталось родных.
Но выбора не было.
Доверившись только Паскалю и Мариете, она начала готовиться к отъезду. Она была уверена, что свой последний ход против них Констант предпримет в Хэллоуин. Не только потому, что это была годовщина смерти Анатоля — а внимание Константа к датам предполагало, что он захочет отметить и эту. Была и другая причина. Изольда в одну из светлых минут обмолвилась, что как раз 31 октября 1890 года она сообщила Виктору Константу об окончательном разрыве их недолгой связи. С этого все и началось.
Леони решила, что если он явится в канун Туссена, то в доме их не застанет.
31 октября день выдался свежий и холодный. Леони надела шляпку и плащ. Она собиралась вернуться на прогалину среди зарослей можжевельника. Она не желала оставлять Константу шанс найти карты Таро, каким бы невероятным не представлялось, что он наткнется на тайник в обширном лесу имения. На время, пока они с Луи-Анатолем не смогут спокойно вернуться домой — и до возвращения мсье Бальярда, — она решила оставить их на хранение мадам Боске.
Она уже открыла дверь на террасу, когда услышала, что ее зовет Мариета. Вздрогнув, она вернулась в холл.
— Что случилось?
— Письмо, мадама.
Леони нахмурилась. В последние месяцы все выбивавшееся из обычного порядка вещей настораживало ее. Она оглядела конверт — почерк незнакомый.
— От кого?
— Мальчик сказал, из Кустоссы.
Продолжая хмуриться, Леони вскрыла письмо. Оно оказалось от старого приходского священника Антуана Гелиса, который просил навестить его ближе к вечеру по весьма важному делу. Зная, что он живет отшельником — Леони за шесть лет виделась с ним всего два раза, в Ренн-ле-Бен, где он вместе с Анри Буде крестил Луи-Анатоля, и на похоронах Изольды — вызов удивил ее.
— Ответ будет, мадама? — спросила Мариета.
Леони подняла голову:
— А посыльный еще здесь?
— Здесь.
— Приведи его, будь добра.
Крошечный мальчуган в светло-коричневых штанах и рубашке с открытым воротом, повязанной красным шейным платком, комкая в руках шапку, вошел в холл. Он казался насмерть перепуганным.
— Тебе нечего бояться, — попыталась успокоить его Леони. — Ты ведь ничего плохого не сделал. Я хотела только спросить: письмо тебе дал сам кюре Гелис?
Мальчик помотал головой.
Леони улыбнулась ему.
— Тогда скажи мне, кто дал тебе письмо?
Мариета подтолкнула мальчика в спину:
— Мадама задала тебе вопрос!
Мало-помалу, скорее вопреки, чем с помощью Мариеты, подстегивавшей посыльного резкими замечаниями, Леони сумела вытянуть у него кое-какие сведения. Альфред жил с бабушкой в деревне Кустосса. Он играл на развалинах крепости, когда из передней двери дома священника вышел мужчина и предложил ему су за доставку срочного письма в Домейн-де-ла-Кад.
— С кюре Гелисом живет племянница, — вставила Мариета. — Она заботится о нем, готовит и стирает.
— Тот человек был слуга?
Альфред пожал плечами.
Убедившись, что больше от мальчика ничего не добиться, Леони отпустила его.
— Вы поедете, мадама? — спросила Мариета.
Леони задумалась. До отъезда оставалось еще много дел. С другой стороны, ей не верилось, чтобы кюре Гелис вызывал ее к себе без основательной причины. Такого еще не бывало.
— Поеду, — решилась она после минутного колебания. — Скажи Паскалю, чтобы подогнал пролетку к дому.
Они выехали из Домейн-де-ла-Кад почти в половину четвертого.
В воздухе густо висел дым осенних костров. К оконным рамам и дверным косякам попадавшихся им ферм и домов были привязаны веточки самшита и розмарина. На перекрестке дорог в честь Хэллоуина появилось неофициальное придорожное святилище. Старинные молитвы и заклинания, нацарапанные на клочках бумаги и ткани, лежали перед ним как приношения древним богам.
Леони знала, что в этот вечер на кладбищах Ренн-ле-Бен и Ренн-ле-Шато, да и в каждом горном селении, вдовы в черных платьях под вуалями стоят на коленях на сырой земле перед могилами, моля о спасении своих любимых. Тем более в этом году, когда страх подогревал веру.
Паскаль безжалостно погонял лошадей, так что пот стекал у них по бокам и ноздри раздувались, втягивая холодный воздух. И все же, пока они добрались от Ренн-ле-Бен до Кустоссы и одолели крутой проселок, поднимавшийся от главной дороги к самой деревне, уже почти стемнело.
Леони слышала, как колокола в долине отбивают четыре часа. Оставив Паскаля с повозкой и лошадьми, она прошла через пустынную деревушку. В Кустоссе было всего несколько домов. Ни булочной, ни кафе.
Леони легко отыскала дом священника, пристроенный к церкви. Внутри не заметно было признаков жизни. И свет в доме, кажется, не горел.
С нарастающим беспокойным чувством она постучала в дверь. Никто не вышел. Она постучала погромче, позвала:
— Кюре Гелис?
Прождав несколько минут, Леони решила поискать его в церкви. Прошла мимо темного ряда домов, обходя церковь. Все двери церкви, и передняя и боковые, оказались заперты. На гнутом железном крюке раскачивалась одинокая тусклая масляная лампа.
Потеряв терпение, Леони перешла улицу и постучала в дом напротив. Внутри зашаркали шаги, и пожилая женщина выглянула в загороженный железной решеткой глазок двери.
— Кто здесь?
— Добрый вечер, — поздоровалась Леони. — У меня назначена встреча с кюре Гелисом, но там никто не отвечает.
Хозяйка дома окинула Леони тусклым недоверчивым взглядом и промолчала. Леони, порывшись в кармане, извлекла монетку в одно су, которую женщина жадно схватила.
— Ritou здесь нет, — наконец заговорила она.
— Ritou?
— Священник. Уехал в Куизу.
Леони опешила.
— Не может быть. Я всего два часа как получила от него письмо с приглашением.
— Видела, как он уезжал, — не скрывая злорадства, проговорила старуха. — Вы уж вторая, кто его спрашивает.
Леони выбросила вперед руку, не дав женщине закрыть окошечко глазка, из которого на темную улицу просачивалось хоть немного света.
— Кто его спрашивал? — едва ли не выкрикнула она. — Мужчина?