Но проверить сообщения на автоответчике следовало обязательно.
Звонили мне все те же люди.
Большой Дейв из студии:
«Алекс! Здесь заваривается нечто такое, что может тебя заинтересовать. Если ты готов вернуться, мы будем рады тебя принять. Открываются потрясающие возможности, так что…»
Звонили папа и мама, «чтобы отметиться».
Старый друг Скотт всё ещё не оставлял надежды поднять мой дух:
«Привет, Алекс! Есть дельце. Я тут организую турнир по бадминтону. Затея благотворительная, и участники толпой ко мне не рвутся. Но как бы то ни было, выступят Брэд и Дженнифер, Том и Сьюзан, Билл и Хилпри, я и Деми — у неё потрясающий удар слева, если тебе это неизвестно. Шарлайз Терон нуждается в партнёре, и, если тебя это интересует, дружище, позвони. О'кей?»
Лиз:
«Где ты теперь, Алекс? Нам необходимо поговорить».
Мне не хотелось общаться ни с кем из них, и, дав обет позвонить им завтра, я отправился на пробежку. Шагнув из снабжённого кондиционером вестибюля, я удивился, что за порогом ещё нет грозы. Пропитанный влагой воздух был таким плотным, что казалось, будто я бегу сквозь воду. Я трусил вдоль берега до тех пор, пока в районе порта меня не остановила высокая изгородь. На обратном пути я пробежался по периметру парка Лафайет. На открытой веранде небольшой оркестр давал бесплатный концерт, и публика хлопала в ладоши в такт каким-то чувственным блюзам. К возвращению в гостиницу я настолько взмок, что зеркало лифта, когда я вошёл в кабину, затуманилось. Приняв душ, я открыл банку пива и уселся перед компьютером. И хотя с того момента, когда я отправил электронные письма, прошло чуть больше часа, пришло уже восемь ответов. В большинстве из них высказывались предположения, которые я мог позже проверить, однако в одном (folderman@netzero) в моём кролике узнали победителя конкурса, проводившегося в подразделении Публичной библиотеки Филадельфии. А именно — в библиотеке городка Проспект-Хилл.
Общество любителей оригами города Проспект-Хилл проводит ежегодный конкурс, посвящённый фигуре одного животного. В нынешнем году это животное — акула. А 1995 год был годом кролика. Это не самый крупный конкурс оригами, и вступительный взнос участников можно назвать чисто символическим. В силу данного обстоятельства в нём участвует много студентов и иных подобных им людей. Кролик, которого вы распространили по электронной почте, стал в 1995 году абсолютным чемпионом, и мы были весьма расстроены тем, что его создатель обозначился лишь именем, без упоминания фамилии. Адрес победителя также отсутствовал. Автор фигуры, вне всякого сомнения, обладает исключительным талантом, и некоторые из нас хотели вступить с ним в контакт, но организаторы не располагали информацией о том, как это можно сделать. Вы, если пожелаете, можете связаться с почётным председателем нашей группы Джорджем Эстергази. Он отошёл от организационных дел, но по-прежнему увлечён созданием фигур.
Привет. Надеюсь, что моё послание окажется для вас полезным.
Фолдерман приложил к письму телефон Эстергази и его e-mail. Я тут же отправил милейшему Фолдерману благодарственную записку и направил своё послание человеку по имени Эстергази, не забыв приложить к нему письмо Фолдермана.
Через несколько минут я уже звонил Эстергази. Не исключено, что он проверяет свою электронную почту раз в неделю. По крайней мере, я смогу убедить его подойти к компьютеру.
— Эстергази, — прошуршал слабый голос.
— Мистер Эстергази, меня зовут Алекс Каллахан, я не знаю, была ли у вас возможность…
— Да. Я получил ваше послание. И я, конечно, помню того поистине великолепного кролика Байрона Б. Очень огорчительно.
— Байрон Б.? Что это означает?
— Так его звали. Вернее, это то имя, которое мы получили. Как я уже сказал, это было весьма огорчительно. Некоторые члены комитета хотели лишить его звания чемпиона, но я воспротивился. Это было бы несправедливо. Ведь его кролик оказался на две головы выше всех других фигур.
— Простите, но каким образом кролик попал на конкурс, если вы не знали, кто его сделал?
— Оказалось, что приславший его занимался трудовой терапией в… подождите, я мигом вспомню.
— В «Судебно-медицинском учреждении Серного порта»? В Луизиане?
— Да! В психушке. Явление, впрочем, не уникальное. Знаменитейший мастер оригами Жюль Кравик был глубоко больным человеком и большую часть жизни провёл в психиатрических лечебницах.
— Как интересно!
— Мы могли бы получить разрешение на контакт с этим Байроном Б., но к тому времени, когда конкурс закончился и мы были готовы объявить результаты и проинформировать победителей, этого человека из лечебницы освободили. Наши попытки убедить администрацию учреждения сообщить ему о победе и передать небольшое денежное вознаграждение встретили крайне жёсткий отпор. Вот так-то, — вздохнул Эстергази. — Я, надо сказать, был крайне удивлён, что он так и не появился в мире оригами. Огромный талант. Совершенно новый подход к использованию вытянутой птичьей основы. Но что было, то было.
Я так разволновался, что едва не забыл его поблагодарить, перед тем как положить трубку.
* * *
Байрон Б. Не очень много, но, по крайней мере, хоть что-то.
Учреждение Серного порта вовсе не похоже на центр реабилитации алкоголиков или наркоманов, куда пациенты являются по доброй воле и по собственному желанию его покидают. Речь шла о заведении для душевнобольных преступников, а это означало, что кем бы ни был этот Байрон Б., за своё преступление ему пришлось провести за решёткой в психушке много-много лет.
Поступил он в лечебницу не по своей воле, и где-то в Луизиане имеется решение суда, согласно которому человек по имени Байрон, с фамилией, начинающейся на «Б», направлялся в «Судебно-медицинское учреждение Серного порта». Если деяние было достаточно серьёзным, о нём могли появиться сообщения в газетах. Благодаря Андертону, я даже знал год. 1983.
* * *
Обычно я не выбираю для себя частных детективов по совету тринадцатилетних девочек. Но сейчас в моей жизни абсолютно всё шло не по правилам. Иезавель Хантон была просто счастлива, когда я спросил её, как найти Пинки Штрайбера. Девочка по буквам продиктовала его имя и фамилию и сообщила номер телефона, который, похоже, знала наизусть.
— Спасибо, Иез.
— Возможно, есть одна вещь, которую вам следует знать о Пинки, — не очень уверенно протянула она.
— Что именно?
— Его вид иногда приводит людей в изумление. Ведь вы понимаете, что имя Пинки, то есть «розовый», он получил не случайно. Дело в том, что он — альбинос.
* * *
Я встретился с Пинки Штрайбером в его офисе во Французском квартале. В приёмной восседала сурового вида блондинка, затянутая в облегающее ярко-красное платье. Она предложила мне подождать, указав на довольно удобное кресло. Это был один из самых крутых офисов, в которых мне доводилось бывать. Из музыкальной системы лились звуки джаза. Стены украшали абстрактные картины, а мебель была антикварной. Высокие потолки и вращающиеся вентиляторы. Огромные окна с белоснежными шторами и множество крупных растений в красивых вазонах.