– Нет, – саркастично сказал Макбрайд, – просто смотрел телевизор. – И, откашлявшись, добавил: – Все, что вы рассказали, сводится к одному: человека можно превратить в куклу или зомби.
– В робота, – добавила Эйдриен.
Шапиро кивнул:
– Попросту говоря – да.
Девушка отвернулась. В ее глазах стояли слезы.
– И с ним могут сделать все, что заблагорассудится, – продолжил Льюис. – Заставить смеяться или плакать, броситься под машину…
– Или заменить настоящее детство вымышленным, – добавила Эйдриен.
Ученый тяжело вздохнул и обратил ладони к потолку.
– Да.
Шапиро с силой втянул носом воздух, протянул руку к цветочной композиции на столе и постучал ногтем по изогнутому стеблю. Выдохнул.
– Послушайте, я полон раскаяния, что в этих разработках имеется и мой вклад. И мне очень жаль, если это затронуло ваши жизни. Но сейчас я ничем не могу вам помочь.
– Вы можете помочь нам понять, – сказала Эйдриен.
– Вы действительно так считаете?
– Да, – ответила она.
– С тех пор прошло столько лет…
– Я хочу выяснить, кто это сделал.
Шапиро склонил набок голову и проговорил:
– Ничего удивительного. Только зачем это вам? Вы сказали, что хотите понять, а я думаю, вы желаете отомстить.
– Послушайте, – обратился к нему Макбрайд, – называйте это как хотите, но… – Внезапно он понял, что не может продолжать. Голову словно сжало тисками, казалось, еще миг – и он взорвется, набросится на этого новоиспеченного буддиста с его скромной жизнью и этими милыми чашечками, чтобы вышибить из него дух. Лью взял себя в руки и тихо проговорил: – Я чувствую себя развалиной.
– Что?! – Шапиро потрясло это замечание, да и Эйдриен не ожидала подобной откровенности.
– Я сижу с вами в этом уютном домике, попиваю чай, – сказал Макбрайд, – и кажется, что все прекрасно. Цел и невредим. Только вот ошибаетесь. Я – ходячая развалина, без дураков. Кто бы это ни сделал, он забрал у меня все: мое детство, родителей, меня самого. Я никогда не буду прежним. У меня отняли воспоминания, извратили мечты. Ушло впустую не знаю сколько лет моей жизни. Даже сейчас, когда я пытаюсь думать, в голове пустота. Пустота вплоть до того момента, как эта милая леди заявилась ко мне домой и завопила, что подает в суд. – Льюис умолк и глубоко вздохнул: – Иными словами, я кое-чего лишился, и мы говорим не о брюках и паре книжонок.
Шапиро покачал головой:
– Я не предполагал, что…
– А как насчет моей сестры? – добавила Эйдриен. – То, что произошло с ней – хуже убийства. Ей вывернули душу, заставили застрелить человека и довели до самоубийства. Пустяки?
Старик прикрыл глаза.
– Я пытался вам объяснить: то, что вы делаете…
– Делаем? – повторила Эйдриен. – Мы ничего не делаем, просто задаем вопросы.
– Вот именно, – терпеливо проговорил хозяин дома. – Я должен вас предупредить – это опасно для жизни.
Все трое на миг притихли, и Льюис первым нарушил молчание:
– Я хочу, чтобы они больше никому не причинили вреда.
Ученый задумчиво кивнул и обратился к Эйдриен:
– Вы упомянули о каком-то убийстве?
Она кивнула:
– Да, Никки застрелила какого-то старика инвалида. А через некоторое время покончила с собой.
Шапиро потянулся через стол к папке с историей болезни Макбрайда и стал медленно просматривать страницы. Через некоторое время он взглянул на Льюиса и сказал:
– Мне бы хотелось поговорить с вашим доктором. – Гости переглянулись. – Это возможно устроить?
– Не знаю. – Эйдриен припомнила скованную улыбку Шоу и его просьбу сообщить бывшему церэушнику, что она узнала о нем из телепередачи.
Старик улыбнулся несколько застенчиво и объяснил:
– Мне просто нужно убедиться, что вы действительно те, за кого себя выдаете. И что с вами на самом деле случились все эти ужасные вещи.
– У вас есть история болезни, – попыталась возразить Эйдриен.
– История болезни, – с усмешкой повторил Шапиро. – Мы только что говорили о том, как создают поддельных людей, а вы удивляетесь, что я хочу убедиться в достоверности каких-то бумажек?
Взвесив все «за» и «против», Эйдриен решила, что разговор с Шапиро вряд ли повредит Рею Шоу. И займет это всего минутку: старику нужно лишь убедиться, что они ничего не выдумали.
Ученый звонил по сотовому телефону и разговаривал на кухне. Из-за стены доносился его мягкий голос, но разобрать слов гости не смогли. Старик вернулся в гостиную через пару минут и присел рядом.
– Ну и?… – не утерпел Макбрайд. – Что он сказал?
Хозяин покачал головой:
– Нам не удалось поговорить.
– Как же так?
– Я разговаривал с его женой.
Шапиро выглядел подавленным, гости переглянулись, и Эйдриен спросила:
– И что сказала жена мистера Шоу?
– Она очень расстроена: ее мужа прошлой ночью сбила машина. Он как раз выходил из клиники, когда все произошло. Полиция разыскивает водителя.
Макбрайд почувствовал, что теряет сознание. Внутри все оборвалось, словно он летел в самолете и тот попал в воздушную яму.
– Он поправится?
Шоу поднял на Льюиса взгляд и ответил:
– Нет.
Макбрайд подкинул в печь дров, а состарившийся ученый тем временем готовил обед на троих: простую трапезу из жасминового риса и овощей со своего огорода, к которой, правда, присовокупил бутылочку «Старой красной лозы». Пища была аппетитной. Пока ели, Шапиро поведал гнусную историю программы по исследованию «управления сознанием».
– Большинство считало ее ответом на то, что коммунисты делали в Центральной Европе и Корее. Помните, они провели показательный судебный процесс с участием одного польского священника? Тогда еще много болтали о «промывании мозгов»? Но, по правде говоря, Программа началась задолго до этого.
– Программа? – переспросила Эйдриен, вспомнив сайт, который часто посещала сестра.
Шапиро нахмурился:
– Так мы сами называли этот проект. Программа началась в Европе, во время Второй мировой войны, когда Управление стратегических служб искало «сыворотку правды» – наркотик, который можно использовать на допросах.
Налив бокал вина, ученый объяснил, что в послевоенные годы проект расширился – стали поступать деньги из недавно созданного ЦРУ. К 1955 году проводилось уже более 125 экспериментальных программ в лучших университетах страны и кое-каких тюрьмах. Отдельно велись исследования в учреждениях для душевнобольных и над «неподозревающими добровольцами».