Едва раздался звонок, врач открыл дверь, и Нико отпрянула от неожиданности.
– Нико!
– О-о-ох! Господи, Док, ты меня напугал! – воскликнула она и лучезарно улыбнулась, входя в прихожую.
– Прекрасно выглядишь, – заметил Дюран, закрывая дверь. – Здоровый загар. Хотя теперь, наверное, в ходу другая концепция: «Да здравствует бледность!»
Он помедлил, окинул ее взглядом, стараясь при этом не проявлять своей мужской сущности. Задачка не из легких, когда перед тобой стоит прелестная особа на шпильках и в розовой обтягивающей юбочке размером с косынку.
– Как дела, где пропадала?
Нико пожала плечами:
– Да так, на пляже.
– Серьезно? На каком?
Гостья покачала головой:
– Название вылетело из головы.
Доктор проводил ее в кабинет.
– Ого, да у тебя новое приобретение?! – Никки указала на коврик у камина.
Дюран посмотрел на кроваво-красный турецкий кирман с традиционными узорами и кивнул:
– Да. Недавно обзавелся.
– Ни за что не поверю, что ты выбирался в магазин.
Психиатр покачал головой, беспомощно улыбнувшись:
– Я заказал по каталогу.
– Док, тебе надо чаще бывать на воздухе – ты бледен, как призрак.
Собеседник пожал плечами:
– Времени не хватает. К тому же теперь бледность действительно в моде.
Кабинет мало чем отличался от гостиной – разве что встроенными в потолок осветителями да тяжелыми шторами на окнах. В обстановке преобладали нейтральные тона: на кремовых стенах висели акварельные пейзажи в черепаховых рамах, мебель закрывали бежевые чехлы. Здесь же красовались и дипломы Дюрана.
Вместе с огромного размера мебелью и подушками, разложенными на диване, дипломы и свидетельства были призваны завоевывать доверие клиентов: степень бакалавра в Брауне, докторская по клинической психологии в Висконсине, по флангам – сертификаты Американского совета психологического гипноза и Общества когнитивных психотерапевтов .
– Располагайся, – сказал Дюран, садясь за письменный стол. – Я просмотрю записи, найду кассету – и начнем.
– А что, обязательно записывать все сеансы? – пожаловалась Нико и, сбросив туфли, плюхнулась на диван.
– Да, – усмехнулся Дюран, вставляя кассету в магнитофон. Нажал кнопку «Запись» и, повернувшись к компьютеру, стал набирать что-то на клавиатуре. – Ты же знаешь, это не моя прихоть – страховая компания требует.
– Док, я все равно не буду с тобой судиться.
– К сожалению, именно так все и утверждают.
Дюран ввел пациентку в легкий транс. Она расслабленно лежала на диване с закрытыми глазами, на лице застыло безмятежное выражение. Низкий, баюкающий голос психиатра направлял ее по воображаемому ландшафту, следуя привычной последовательности образов:
– Ты идешь вдоль прохладного ручья по мягкой влажной тропке. Задержись ненадолго. Слышишь? Вода журчит. Лист плывет по воде, как маленький корабль, и ты провожаешь его взглядом. Вот его прибило к камню, но тут же освободило течением, он закружился в потоке и скрылся за поворотом. Как красиво перекатывается по дну вода, лаская камни…
На миг Нико нахмурилась: Дюран начал уводить ее от ручья. Теперь ее лицо слегка напряглось: исполняя волю психотерапевта, она, скорчившись, пролезла под колючими ветками. На лбу пролегли морщинки, пока Никки продиралась сквозь густые заросли – и вернулась легкая, блаженная улыбка, едва она ступила на мягкую, пружинящую под ногами луговую зелень.
– Твое лицо ласкает легкий ветерок, он ворошит волосы и гладит траву…
Вслед за Дюраном Никки отворила белую калитку, ведущую на поросшие мхом ступени в рассеянной тени листвы, и спустилась к уединенному прудику. Села на поваленный ствол укутанного мхом дуба и залюбовалась танцующим на воде солнечным зайчиком, что пробрался сквозь завесу крон. Левая рука Нико свесилась с дивана и, путешествуя по ковру, окунулась в прохладу озерца.
Никки снова в укромном уголке, где никто и ничто не может причинить ей зла. Дюран понаблюдал, как мерно поднимается и опускается грудь девушки, а потом стал выводить пациентку в прошлое:
– Давай вернемся в то время, когда ты была девочкой.
– А я и сейчас не мальчик.
– Нет, маленькой девочкой. Двенадцать лет… одиннадцать… десять. Вспомнила?
Нико беспокойно поерзала на диване и кивнула. Дюран, сидевший в высоком кресле в паре шагов от пациентки, подался вперед и в который раз принялся с удивлением следить за переменами на ее лице – настороженность умудренного жизнью человека сменилась детской непосредственностью. И даже голос Никки теперь звучал по-детски.
– Где мы? – спросил Дюран.
– В Южной Каролине.
– А твои приемные родители?
– М-м… дома. У нас большой белый коттедж за городом.
– Расскажи мне о нем.
– Ты и так знаешь.
– Мне бы хотелось услышать еще раз.
Она нахмурилась.
– Там колонны – высокие колонны, как в старинных богатых домах. Только на наших краска облезает. И там, где ее нет, видно, что они не каменные, а деревянные – собраны из дощечек, а теперь вот расклеиваются. Наверное, скоро упадут.
– Что ты видишь? – спросил Дюран.
– Крыльцо.
– Хорошо… Что еще?
– Деревья.
– Какие именно?
– Простые деревья. Дубы. Дом стоит в конце маленькой дороги.
– Длинной подъездной аллеи, – поправил Дюран.
– Длинной подъездной аллеи с гнилыми дубами по обе стороны.
– Живыми дубами, – уточнил психотерапевт.
– Да, наверное. Все считают их здоровскими, только мне они не нравятся. Они старые и мерзкие.
– Недолюбливаешь их?
– Терпеть не могу!
– Почему?
– Потому что… Ну, как сказать…
– Почему же?
– Они жуткие.
– Жуткие? Как это?
– На них паутина.
– Ты хочешь сказать, «бородатый мох»? – подсказал Дюран.
– Ага.
– И что в том плохого? – продолжал доктор.
Нико свела брови, задумалась и молча покачала головой в ответ.
– У тебя с ними связаны какие-то неприятные воспоминания? – спросил Дюран.
Пациентка поежилась и кивнула:
– Угу.
– Дек что-то делал с этим мхом?
Никки уткнулась головой в подушку:
– Он запутывал его в волосы. В безлунные ночи.