Таким голосом шеф не говорил с тех пор, как его сына задержали во время полицейской облавы в одном героиновом притоне и Главный Чарли позвонил Франсискасу и попросил, чтобы мальчика выпустили на поруки.
— Зачем ты Макбрайда-то послал? Он что, выбьет мне зубы, если я не подчинюсь?
— Передашь ему все, что получил от жены Ковача.
— От кого?
— Сам знаешь от кого. Джон, нам известно, что ты там замышляешь.
Франсискас бросил трубку. Казалось, грудь сдавило тисками. Вытянув левую руку, он сжал пальцы в кулак, ожидая, что острый спазм вот-вот охватит левую половину тела. Затем резко выдохнул. Дыхание снова восстановилось, и грудь давило уже не так сильно. Подняв взгляд к потолку, детектив усмехнулся: сейчас он был похож на королеву из какой-нибудь трагедии.
Мелендес похлопал его по плечу:
— Джонни, с тобой все в порядке? Что происходит?
— Принеси воды, — попросил Франсискас.
— Сейчас.
— Спасибо.
Наклонившись над столом, детектив закрыл лицо руками. Не стоило так загонять себя. Вернулся Мелендес и подал ему стакан. Сделав глоток, Франсискас почувствовал себя лучше. Дожидаясь ответа по отпечаткам, которые обнаружил Тео Ковач, он проверил почту. Пока ничего. Снял трубку и набрал номер штаб-квартиры полиции.
— Слушаю, — раздался незнакомый голос в трубке.
— Мне нужен Мэтти Лопес.
— Нет на месте. А кто спрашивает?
— Джон Франсискас.
Голос стал тише.
— Ты так ничего и не понял?
— Простите?
— Послушайся умного совета, Джонни. Будь осторожен. Знаешь, что мы делаем с теми, кто сует нос, куда не надо? Мы отрезаем им нос.
— Кто говорит? Один из дружков Гилфойла? Что за игру вы там затеяли, ребята?
— Такую, что тебе в ней не победить.
— Не победить, говоришь? Да, я простой полицейский, в сущности, никто. Но речь — о законе, и никто не может стоять выше закона.
— Закона? Открою тебе один секрет, детектив: закон — это мы.
Франсискас с силой швырнул трубку на место.
— Да пошел ты! — выругался он.
В коридоре послышался раскатистый бас Билла Макбрайда, гогочущего вместе с Коротышкой Майком и Ларсом Торвальдом. Франсискас завернул в регистрационный кабинет, быстро ввел в сканер пароль и, выбрав последний запрос, проверил, пришел ли ответ. Было слышно, как Макбрайд спрашивает: «Ну и где этот наш господин Джонни? Кто видел старого пса?» Он говорил так, словно его визит носил чисто дружеский характер. К счастью, Франсискас не услышал, чтобы Мелендес ответил, где он. Макбрайда все звали «большой шишкой из центра» и здорово ненавидели во всех пяти округах.
Ответ по запросу все еще не пришел. Значит, ни в одной из баз данных совпадений пока не обнаружено. Да, не повезло ему. Конечно, Эспозито может отобрать у него полицейский жетон, но бумаги Кэтти Ковач он ни за что не получит.
Подойдя к двери, детектив взялся за ручку и задумался, куда бы спрятать коробку с делами Тео Ковача. Чуть приоткрыв дверь, он выглянул в коридор: Макбрайд стоял, повернувшись к нему широкой спиной, и, похоже, не спешил уходить.
В этот момент запищал терминал, и Франсискас бросился к аппарату. Система отыскала, чьи это отпечатки, в федеральной базе данных. Значит, они принадлежат или госслужащему, или бывшему военному. Наведя курсор на базу данных, он кликнул мышкой. В следующую секунду на экране появилось имя человека, которому принадлежали отпечатки, обнаруженные на автоматическом пистолете «Фаннинг» Дэвида Бернстайна. Далее шли номер его социальной страховки, домашний адрес и сообщение, что данный гражданин не находится под следствием, не имеет задолженностей и т. д. и т. п. И тут Франсискасу стало больше не нужно прятать коробку с бумагами Ковача.
— Ничего себе! — пробормотал он.
На Чарли Эспозито давили очень сильно. И давление шло с самого верха.
— Что такое «корона»? — кричала Бобби Стиллман.
— Понятия не имею, — уже, наверное, в сороковой раз отвечал человек, захваченный ими на Юнион-сквер.
— Нет, ты знаешь, — настаивала она и била его по лицу, оставляя на щеках следы от острых ногтей.
В центре комнаты, пол которой был залит бетоном с мозаикой из мраморной и гранитной крошки, сидел на коленях пленник со связанными запястьями и лодыжками. Под колени ему просунули ручку швабры. Кусок пушечного мяса с промытыми мозгами был обучен убивать лучшими специалистами в военном деле, потом его выбросили на улицу, чтобы продемонстрировал свои способности тому, кто ему больше заплатит.
— Ты работаешь на «Сканлон»! — Она ходила вокруг него, выплевывая слова, словно пули. — Или этот мушкет у тебя на груди, чтобы нравиться девочкам? «Сканлон» работает исключительно на «Джефферсон партнерс». Почему ты оказался в Нью-Йорке?
— Куда прикажут, туда мы и отправляемся.
— И тебе приказали убить Тома Болдена?
— Нет, мадам. Пожалуйста, разрешите мне встать.
Он сидел на коленях уже полчаса. Тазобедренная и верхняя части тела давили на ручку швабры с такой силой, что она, лежа на икрах, перекрывала циркуляцию крови в конечностях.
Сейчас он чувствовал, как в пальцы ног все сильнее и сильнее впиваются тысячи острых иголок. Скоро эта боль продвинется к лодыжкам и икрам. Она испытала это на себе. Невыносимые мучения. Она бы уже давно кричала.
— Нет, нельзя, — ответила она. — Что ты делал на Юнион-сквер?
— Нам приказали найти Болдена.
— И убить, да?
— Нет.
— Ваш стрелок промазал — ранил ни в чем не повинную женщину. Расскажи мне лучше, о чем я не знаю. Что такое «корона»?
Человек попробовал приподняться, но Бобби Стиллман толкнула его обратно. Он застонал, но не ответил. Когда его стоны стали громче, перерастая в крик, она пнула его, позволяя свалиться на бок.
— Пять минут отдыха, — произнесла она. — Затем продолжим.
Выйдя на крыльцо, Бобби Стиллман смотрела на падающий снег. Она устала. Не от событий сегодняшнего дня или прошлой недели. Она просто очень устала жить. Двадцать мять лет она в бегах, а ведь ей уже пятьдесят восемь, и вера в правоту ее дела начала угасать.
Резкий порыв ветра устроил на крыльце неожиданный снегопад. Снега намело уже довольно много, и он здорово затруднял продвижение по горным дорогам, ведущим к ее домику в горах Катскилл. Через час, самое большее через два, дороги станут совсем непроходимыми, и они окажутся отрезанными от большого мира. Сделав глубокий вдох, она прислушалась к тишине, но у нее в ушах по-прежнему звучали крики пленника. «Так надо», — сказала она себе.