Возвращаться в город было нелегко. Ее район начинался всего в пяти кварталах отсюда. Она бесчисленное число раз бывала на этом перекрестке по дороге с работы и на работу, но теперь все вокруг стало казаться чужим. У нее никого и ничего не осталось. Если Кевин на свободе, то начать сначала не получится. Пусть так, и все же Энн знала: в сравнении с Уиллой ее потери — ничто. Если та и вправду мертва.
Коп махнул Энн. Пересекая улицу прямо перед его носом, она смотрела вниз. Ветер с реки продувал бульвар насквозь: трепетали, гремя цепями, разноцветные флаги на уличных фонарях. Переходивший улицу мужнина неотрывно смотрел на нее, пока она проезжала мимо. Энн прижалась к тротуару и подняла верх. Матерчатая крыша плавно встала на место, и ей стало спокойнее под этим предусмотренным производителем одеяльцем.
Она поехала дальше и спустя несколько кварталов… Грин, потом Уоллес… А вот ее улица, Уолтин. Она пересекла неофициальную границу и оказалась в Фэрмаунте. Свернув на Уолтин-стрит, она остановилась в хвосте необычно длинной очереди машин, еле двигавшихся по единственной полосе. Много приехало из пригорода на гулянья — туда, на Франклина. Ее улицу заполонили чужаки. Кевин один из них? Энн вглядывалась из-под козырька. На Кевина никто не похож. Она остановилась за белым «камаро».
У нее свело живот. Восприятие изменилось. Энн оглядывала квартал другими глазами. Вдоль улицы тянулись дома ленточной застройки, [19] со вторых этажей свисали американские флаги, а сосед-гей гордо вывесил флаг-радугу. Место выглядело как обычно, но обе стороны улицы были заставлены автомобилями, и только у некоторых из них имелись белые наклейки, указывающие на то, что владелец — местный житель. Тротуар был заполнен людьми. Энн не знала, соседи они ей или нет: со своими соседями она знакома не была.
Вдоль улицы шел пожилой мужчина, выгуливающий рыжеватого мопса. Пес шел жизнерадостной развинченной походкой и помахивал причудливым хвостом. У смотревшей на него Энн сжалось сердце. Мэл! Вытянув шею, она осмотрела улицу. Кота нигде видно не было. Ее дом располагался в середине квартала. Красный кирпич фасада был свежевымыт, зеленая краска на дубовой двери облезла, лак облупился. Милая сердцу картина. Однако Энн тут же бросило в холод.
«Камаро» продвинулся на корпус вперед. Энн ограничилась несколькими футами — чтобы лучше видеть свой дом. На ее двери, вверху, трепетал на ветру оборванный кусок желтого пластика. Увиденное заставило ее откинуться на спинку сиденья. На грудь словно что-то давило. Это же кусок ленты, которой огораживают место преступления! Уилла, конечно, мертва. Убеждать себя в обратном можно только из упрямства. Дом Энн стал местом, где произошло ее собственное убийство.
Она сдерживала слезы. Придется выяснить, чьих это рук дело. Кевина? За время работы в «Росато и партнеры» ей несколько раз приходилось присутствовать при расследовании убийств и осматривать место преступления, и Энн твердо решила относиться к данному месту как к любому другому — пусть даже раньше ей приходилось вносить за него квартплату. А Уиллу могли убить там, внутри.
Энн опять вслед за «камаро» проехала вперед. Ее взгляд не отрывался от дома. Копа перед входной дверью не оказалось. Некому было впускать официальных лиц, отгонять любопытных, всячески ограждая следствие от постороннего вмешательства. Из этого следовало, что место преступления свободно. Удивительно! Обычно полиция уходит только через два, а то и через три дня.
Очередь не стояла на месте, и тут Энн заметила еще кое-что. У ее крыльца задержалось несколько прохожих, а когда они прошли вперед, она увидела завернутые в целлофан букеты цветов. Энн была заинтригована. Она догадывалась, что это — ей, но у нее и друзей-то столько не было! Как Энн ни присматривалась, ей не удавалось прочитать ни одной записки. Вот бы один из букетов оказался от Мэта! Верит ли он в ее смерть? Горюет ли? Она мучилась и никак не могла отвлечься.
Бип! Сигнал вывел ее из задумчивости и заставил взглянуть в зеркало заднего вида. Водителю мини-вэна не терпелось выпустить детей. Энн проехала вперед. Надо попасть в дом, однако везде люди. Надо попасть туда так, чтобы никто ее не узнал. И она кое-что придумала!
Пятнадцатью минутами позже из-за угла вышел Дядя Сэм собственной персоной. Он был в красно-бело-синем цилиндре, с ватной бородой, в клоунских темных очках с огромной синей оправой из пластмассы — все это вкупе с джинсовой юбкой, леопардовыми тапочками и футболкой с надписью: «ВСЕХ С ЧЕТВЕРТЫМ ИЮЛЯ! Я ЖЕНЩИНА, КОТОРАЯ НИ ОТ КОГО НЕ ЗАВИСИТ». Наряд совершенно идиотский, но больше у уличных торговцев ничего не нашлось. К тому же Энн удалось слиться с толпой туристов — тоже чокнутых. Купив все это великолепие, она встретила уже четырех девушек, переодевшихся Дядей Сэмом. Энн даже отметила фирменные мокасины на одной из них.
Она зашагала вдоль улицы, а у крыльца с букетами притормозила. На верхней ступеньке лежала дюжина белых роз. Энн узнала почерк Мэта. Она рефлекторно потянулась за ними, но тут же себя одернула. Времени на сантименты не было. Энн пошла дальше. Дойдя до переулка, она замедлила шаг и осмотрелась. Не поворачивая головы, одними глазами, укрывшимися за карикатурными темными очками. Обстановка была спокойной. Шагнув в сторону, она исчезла из виду.
Вдоль переулка тянулись дома, стоявшие на ее стороне улицы. Сюда выходили задние дворы. Раньше этой аллее не нашли никакого применения. В начале года была распространена листовка, предлагавшая скинуться и поставить ворота (из соображений безопасности), однако никто не откликнулся. Жителей Филадельфии трудно расшевелить чем-либо. Разве что скаутскими делами.
Энн со всех ног побежала к своему дому и чуть не упала: заросшая мхом кирпичная дорожка была с уклоном в сторону выложенной камнями канавы. Энн ухватилась за чей-то деревянный забор и поправила бороду. Наклонившись, не забывая о цилиндре, она поспешила дальше. Энн оглядывалась вокруг в поисках Мэла, но кота нигде не было. Он никогда не выходил на улицу, и, хотя упитанность позволяла ему прожить некоторое время без еды, от мысли об уличном движении Энн становилось плохо. В одном из домов залаяла собака, и Энн кинулась к шестифутовой стене из серых бетонных блоков, которая ограждала ее крошечный задний двор.
Добежав, она остановилась и с хлопком положила обе ладони на шершавый верх ограды. Подпрыгнув несколько раз, вскарабкалась по стене, но наверху застряла, свесив ноги, словно кукла Дяди Сэма. Стиснув зубы, она заставила себя приподняться, перевалилась и с громким стуком упала на негостеприимные плиты собственного двора. Тапочки слетели. Подобрав их, Энн провела инвентаризацию. Руки, ноги, ногти — все цело, так что она поднялась, стряхнула с юбки пыль и заковыляла к двери черного хода. Попасть в дом будет проще, чем во двор.
Она полезла в карман за ключами.
Энн открыла дверь на кухню и почувствовала непривычный запах, сильный, слегка металлический, леденящий… Вдруг она засомневалась в собственном профессионализме. Энн не могла не думать об Уилле. Она сняла огромные очки и повесила эту бутафорию на вырез майки. Энн оглядела кухню, стараясь смотреть как бы со стороны. Какая же она у нее маленькая! Кухню сделали из угла комнаты, которая когда-то целиком занимала первый этаж.