— Их всех убили?
— Да, либо во время захвата мечети, либо после.
— Но… — Казалось, Клодин начинала осознавать всю тщетность подобной затеи, как некогда осознал и сам Жорж. — Неужели он и в самом деле надеялся, что все может пойти, как он задумал?
— Не думаю, что это имело для него большое значение. Кажется, он был по горло сыт всем этим двуличием и лицемерием. Пьянством, блудом и жизнью в грехе тех, кто называет себя приверженцами ислама. Он считал это ложью. Просто хотел, чтобы люди остановились и прислушались к тому, что он желал им сказать. Тогда, возможно, у них открылись бы глаза и они увидели бы себя самих в истинном свете.
— Увидели?
— Пожалуй, нет, — согласился Жорж. — Думаю, он выбрал не то место, где можно поделиться своими взглядами. Кроме того, это было до наступления эры Си-эн-эн. Никаких телерепортажей с места событий. Никто не видел, что происходит.
— Но ты мне говорил, что вся затея с «Хиджрой» даже и не связана с религией.
— Не знаю, так ли это… пожалуй… нет…
Все зависит от точки зрения. Частично это связано с религией. Но также и с властью… с тем, чтобы контролировать ход вещей. Все, что знал Жорж, — это что ему больше не хотелось ничего этого.
— Итак, ты со мной?
Клодин улыбнулась и прижала его руку к своей груди:
— Я же сказала, что да. Но мне кажется, будет лучше, если мы сядем на поезд пораньше. Сам знаешь, час пик и все такое. Кроме того, это даст нам больше времени погулять по Брюсселю перед посадкой на самолет. На Ибицу оттуда отправляется всего один рейс в день.
— Там хорошо?
— На Ибице? — Ее глаза загорелись. — Там красиво. Вода голубая и теплая. Там бриз, который овевает остров ночью и пахнет глициниями и полынью. Там восхитительно. Хотя не уверена, понравилось ли бы на острове твоему отцу. Там иногда устраиваются отвязные вечеринки. Можешь не пить, однако без танцев не обойтись.
— Мне нравится танцевать.
— И еще я знаю, что тебе нравятся девушки, — проговорила она, проводя рукой по его обнаженной груди.
— Только одна, — возразил он, внезапно почувствовав смущение. — И очень сильно.
— Ты можешь оставаться там, сколько захочешь, даже после того, как мама с папой вернутся домой.
— Не знаю… У меня не так много денег.
— Родители оставили мне на эту неделю шестьсот евро. Авиабилеты обойдутся в сумму немногим большую. Но я не смогу их купить по моей кредитной карте.
— Не тревожься, — успокоил ее Жорж, вспомнив о лежащей в его бумажнике банковской карточке для получения наличных денег из банкомата, о вкладах, которые он в этом году делал по просьбе отца, равно как и о снятии денег с его счета. — До того как мы отправимся в путешествие, я добуду еще.
Клодин бросила свою подушку на кровать и прижалась к нему:
— Могу я спросить тебя еще об одной вещи?
— Конечно.
— Ты и правда вспомнил про стенты Дидро?
Полночь, автобан.
Сара Черчилль вдавила педаль газа в пол, взгляд то перескакивал на стрелку спидометра, то возвращался к дорожному полотну. Мир с тихим рычанием уносился вдаль со скоростью двести километров в час. Дорожные знаки возникали в зоне видимости, стремительно увеличивались и исчезали с быстротой вспышки. Где-то впереди таилась в засаде опасная бесконечность, прячась за жутковатым белесым пятном на дороге, образуемым светом ксеноновых фар их «мерседеса». Так они мчались уже около часа. Позади остался Берлин. Остались Кёльн и Ганновер. Они неслись точно на юг. К Рейну. К Цюриху. К тому, что скрывалось за словом «Хиджра».
— Надо кому-нибудь сообщить, — проговорила Сара, упрямо тряхнув головой, потому что уже не в первый раз пыталась доказать необходимость поступить именно так. — Глен ждет от нас новых сведений. Мы не можем просто исчезнуть.
— А почему бы и нет? — возразил Чапел. — Пожалуй, это безопасней всего.
— Просто мы зашли чересчур далеко, вот почему. Все имена. Счета. Это же настоящий клад. Как ты назвал это прошлой ночью? Золотая нить. Мы не можем просто усесться на золотую жилу, и всё. Господи, да этого хватит, чтобы задать работы Глену и ребятам из ЦОЗТС на целую неделю. Пускай начнут копать со своего конца.
— А что потом? Адмирал Гленденнинг передаст все нити, ведущие во Францию, в руки Гадбуа и попросит проследить их именно его.
— Почему Гадбуа тебя так тревожит? — Сара метнула в сторону Чапела вопросительный взгляд. — Думаешь, Гадбуа — это как раз то звено, где происходит утечка?
— Слушай, они целый год мирились с тем, что аятолла Хомейни разбил во Франции свой лагерь, разве не так?
Сара ответила ему сухим смешком:
— Не будь ребенком. Ты его просто не знаешь.
— А ты знаешь?
— Достаточно хорошо, чтобы понимать: последнее, на что он пойдет, — это на сделку с арабами, к тому же радикальными исламистами. Будь на то его воля, французы до сих пор не ушли бы из Алжира. И вообще, никто не станет шефом Секретной службы, если не умеет держать язык за зубами. Успокойся, Адам, ты перегибаешь палку.
— Это ведь не тебя подкарауливали, чтобы убить, — возразил он, хорошо понимая, что это звучит слишком мелодраматично. Пережить взрыв бомбы — это одно дело, а знать, что на тебя объявили охоту хорошо подготовленные террористы — совсем другое. Он никогда не испытывал подобного страха и не знал, как с ним бороться. — Слушай, если кто-то сует нос в мой ежедневник и сообщает мое расписание «Хиджре», то почему не предположить, что этот кто-то сообщает им и все остальное? Сколько людей знали, что я должен был встретиться с доктором Бак в десять утра? А, Сара? Ну-ка, попробуем сосчитать, — Чапел поднял руку и принялся загибать пальцы. — Во-первых, это ты, я и доктор Бак. Думаю, можно утверждать, что ни на кого из нас подозрение не падает. Знал еще адмирал Гленденнинг, и, поскольку Леклерк этим утром так старался спровадить меня в больницу, можно догадаться, что Гленденнинг рассказал о визите к врачу Гадбуа, а уже от него информация пошла дальше. Я упомянул о намеченной встрече с врачом Алану Холси, но ему потребовалось бы действовать невероятно быстро, чтобы его подручные успели загодя прибыть на место. Чтобы все провернуть, у него оставался какой-то час, не больше.
— Это весь твой список подозреваемых?
— Да, если только у тебя на примете нет кого-то, кого ты захотела бы в него добавить.
Сара покачала головой, давая понять, что подобных кандидатур у нее не имеется:
— Но ведь кому-то надо верить, Адам.
Да, только кому можно довериться? Адам оказался в мире, где ложь, обман и предательство доведены до уровня искусства и пускаются в ход при первой же возможности. У него не было надежного критерия для оценки тех, кого он включил в «список подозреваемых». Оставалось полагаться на интуицию.