– Пожалуйста, не чертыхайся при нас, – сказал ему Томас Хадсон.
– Извини, папа, – сказал мальчуган. – Но если мне мало лет, это же не моя вина, черт побери. Ой, извини еще раз. Я хотел сказать просто, что это не моя вина.
Он обиделся и расстроился. Дэвид был мастер дразнить его.
– Мало лет – это недостаток, который скоро проходит, – сказал ему Томас Хадсон. – Я знаю, трудно не чертыхнуться, когда разволнуешься. Но не нужно этого делать при взрослых. Когда вы одни, говорите себе что хотите.
– Ну, папа. Ведь я уже извинился.
– Ладно, ладно, – сказал Томас Хадсон. – Я и не браню тебя. Я просто объясняю. Мы так редко видимся, что приходится очень много объяснять.
– Не так уж много, папа, – сказал Дэвид.
– Да, пожалуй, – сказал Томас Хадсон. – В общем немного.
– При маме Эндрю никогда не чертыхается и не ругается, – сказал Дэвид.
– Если вы, ребята, хотите знать, какие бывают ругательства, – сказал Том-младший, – советую вам почитать мистера Джойса.
– Мне довольно и тех, которые я знаю, – сказал Дэвид. – Пока довольно.
– У моего друга мистера Джойса можно найти такие слова и выражения, каких я и не встречал никогда. Наверно, в этом его никто ни на каком языке не переплюнет.
– А он и создал потом целый новый язык, – сказал Роджер. Он лежал на спине, с закрытыми глазами.
– Я этого его нового языка не понимаю, – сказал Том-младший. – Тоже не дорос, должно быть. Но послушаю, что вы, ребята, скажете, когда прочтете «Улисса».
– Это не детское чтение, – сказал Томас Хадсон. – Совсем не детское. Вы там ничего не поймете, да и не нужно вам понимать. Серьезно. Подождите, пока станете старше.
– А я читал, – сказал Том-младший. – И ты прав, папа: когда я читал первый раз, я ничего не мог попять. Но я читал еще и еще, и теперь я уже одну главу понимаю и могу объяснить другим. Я очень горжусь, что был другом мистера Джойса.
– Папа, мистер Джойс правда считал его своим другом? – спросил Эндрю.
– Мистер Джойс всегда спрашивал про него.
– Конечно, черт побери, я был его другом, – сказал Том-младший. – У меня мало было таких друзей, как он.
– Мне кажется, объяснять эту книгу другим тебе, во всяком случае, рано, – сказал Томас Хадсон. – Повремени немного. А какую это главу ты так хорошо понял?
– Последнюю. Где дама разговаривает сама с собой.
– Монолог, – сказал Дэвид.
– А ты что, тоже читал?
– Конечно, – сказал Дэвид. – Верней, Томми мне читал…
– И объяснял?
– Объяснял как мог. Там есть вещи, до которых мы, видно, оба еще не доросли.
– А где ты взял эту книгу, Томми?
– В книжном шкафу у нас дома. Я ее захватил с собой в школу.
– Что-о?
– Я читал ребятам вслух отдельные места и рассказывал про мистера Джойса, как он был моим другом и сколько времени мы с ним проводили вместе.
– И ребятам нравилась книга?
– Были такие пай-мальчики, которые находили ее слишком смелой.
– А учителя не проведали об этих чтениях?
– Как не проведали! Ты разве не знаешь, папа? Хотя да, ты в это время был в Абиссинии. Директор даже хотел меня исключить, но я ему объяснил, что мистер Джойс – знаменитый писатель и мой личный друг, и дело кончилось тем, что директор забрал у меня книгу и сказал, ч??о отправит ее маме, а с меня взял слово, что ??ез его разрешения я больше ничего не буду читать ребятам и не буду объяснять им то, чего они не понимают у классиков. Сначала, когда он еще хотел меня исключить, он сказал, что у меня испорченное воображение. Но оно у меня вовсе не испорченное, папа. Не больше испорченное, чем у других.
– А книгу-то он отправил?
– Отправил. Он было хотел ее конфисковать, но я ему объяснил, что это первое издание, и мистер Джойс сам подарил ее тебе с надписью, и как же можно ее конфисковать, раз она не моя. И он согласился, что нельзя, но, по-моему, ему было очень жаль.
– А мне когда можно будет прочесть эту книгу, папа? – спросил Эндрю.
– Еще не скоро.
– Томми же читал.
– Томми – друг мистера Джойса.
– Вот именно, – сказал Том-младший. – Папа, а с Бальзаком мы не были знакомы?
– Нет. Он жил в другую эпоху.
– А с Готье? Я нашел в шкафу еще две мировые книжки – «Озорные рассказы» Бальзака и «Мадемуазель де Мопен» Готье. Я пока не очень понимаю «Мадемуазель де Мопен», но читаю и стараюсь понять, и, по-моему, это здорово. Но раз мы с ними не были знакомы, не стоит, пожалуй, читать их ребятам, а то уж тут меня наверняка исключат.
– Хорошие это книги, Томми? – спросил Дэвид.
– Замечательные. Тебе обе понравятся, вот увидишь.
– А ты спроси директора, может, он тебе разрешит читать их ребятам, – сказал Роджер. – Это куда лучше, чем то, что ребята добывают сами.
– Нет, мистер Дэвис, я думаю, этого не надо делать. А то он опять станет говорить, что у меня испорченное воображение. И потом, если эти писатели не были моими друзьями, как мистер Джойс, ребята тоже отнесутся по-другому. Я не все понимаю в «Мадемуазель де Мопен», и мои объяснения не будут иметь веса, раз я не могу сослаться на дружбу с автором, как это было с книгой мистера Джойса.
– Хотел бы я послушать эти объяснения, – сказал Роджер.
– Что вы, мистер Дэвис. Для вас они слишком примитивные. Какой вам интерес их слушать. Вы же сами отлично все понимаете, что там написано, разве нет?
– Более или менее.
– Жаль все-таки, что мы не знали Бальзака и Готье так же, как мистера Джойса.
– Мне самому жаль, – сказал Томас Хадсон.
– Но мы знали многих хороших писателей, правда?
– Безусловно, – сказал Томас Хадсон. Лежать на песке было тепло и приятно, и после утра, проведенного за работой, его совсем разморило. Он с удовольствием слушал болтовню сыновей.