– Сбрось его на пол. Я сейчас, только наколю лед. Слуга ушел в деревню.
– Да бог с ним. Мне уже не хочется пить.
– Мне тоже, – сказал он и вернулся в комнату, мягко ступая по циновке после гулкого изразцового пола. Он взглянул на нее и убедился, что она здесь, не исчезла.
– Ты не хочешь о нем говорить, – сказала она.
– Не хочу.
– А почему? Разве так не лучше?
– Он слишком похож на тебя.
– Не в том дело. Скажи мне. Он погиб?
– Да, погиб.
– Обними меня, Том, только крепче. Я, кажется, правда заболела.
Он почувствовал, что ее бьет дрожь, и он опустился на колени у кресла, и обнял ее, и чувствовал, как она дрожит всем телом. Потом она сказала:
– Бедный ты мой. Бедный, бедный. – Помолчав, она сказала еще: – Прости меня за все, что я когда-нибудь делала или говорила.
– Ты меня прости.
– Бедный ты, и бедная я.
– Бедные все, – сказал он, по не добавил: «Бедный Том».
– Больше тебе нечего мне рассказать?
– Нет. Только это.
– Вероятно, мы потом научимся справляться.
– Очень может быть.
– Я бы хотела заплакать, но у меня внутри только пустота, от которой мутит.
– Понимаю.
– У всех это случается?
– Почти. Но у нас это уже больше случиться не может.
– Мне теперь кажется, будто мы в доме у мертвого.
– Я жалею, что не сказал тебе, как только мы встретились.
– Да нет, все равно, – сказала она. – Ты всегда был такой, все откладывал. Я не жалею.
– Я так нестерпимо хотел тебя, что поступил, как эгоист и дурак.
– Это не эгоизм. Мы всегда любили друг друга. Только слишком часто совершали ошибки.
– Особенно я.
– Нет. Мы оба. Давай больше никогда не будем ссориться, хорошо?
Что-то вдруг произошло в ней, она наконец разрыдалась и сказала:
– О Томми, я не могу, не могу это вынести.
– Я понимаю, – сказал он. – Родная моя, дорогая, прекрасная. Я тоже не могу.
– Мы были такие молодые, и глупые, и такие красивые оба, а Томми – господи, до чего же он был хорош…
– Весь в мать.
– Теперь этого уже и не докажешь ничем.
– Моя бедная любимая девочка.
– Что же мы будем делать дальше?
– Ты будешь заниматься своим делом, а я – своим.
– Нельзя ли нам хоть немного побыть вместе?
– Только если не уляжется ветер.
– Так пусть дует подольше. Иди ко мне – или, может быть, это нехорошо сейчас?
– Том бы не осудил нас за это.
– Я тоже так думаю. Помнишь, как ты ходил на лыжах, посадив его к себе на плечи, и мы спускались с гор уже в сумерках и пели, проходя через сад за гостиницей?
– Я всю помню.
– Я тоже, – сказала она. – Почему мы были такие глупые?
– Мы были не только влюбленными, но и соперниками.
– Увы, да. Но ведь ты никого другого не любишь, правда? Ведь теперь это все, что у нас осталось.
– Нет. Можешь мне верить.
– И я нет. А мы не могли бы вернуться друг к другу, как тебе кажется?
– Не знаю, что бы из этого вышло. Можно попробовать.
– Долго еще продлится война?
– Спроси у того, кто над нею хозяин.
– Несколько лет?
– Год-два во всяком случае.
– А тебя тоже могут убить?
– Вполне.
– Тогда что толку?
– Ну а если меня не убьют?
– Не знаю. Может быть, теперь, когда Тома нет, мы не станем злобствовать и давать волю самому дурному в себе.
– Я могу постараться. Злобы у меня нет, а с дурным в себе я научился справляться. Правда.
– Вот как? Это проститутки тебя умудрили?
– Должно быть. Но если мы будем вместе, они мне не понадобятся.
– Ты всегда умел для всего найти красивые слова.
– Ну вот. Уже начинается.
– Нет. Ведь мы в доме у мертвого.
– Ты это уже говорила.
– Извини, пожалуйста, – сказала она. – Но я не знаю, как по-другому сказать то же самое. У меня сейчас как-то немеет внутри.
– Чем дальше, тем больше будет неметь, – сказал он. – И вначале это не дает облегчения. Но потом будет легче.
– Скажи мне все самое худшее, что тебе известно, может быть, тогда быстрей онемеет совсем.
– Хорошо, – сказал он. – Как же я люблю тебя, господи.
– И всегда любил, – сказала она. – Ну, говори же.
Он сидел у ее ног и не смотрел на нее. Он смотрел на кота Бойза, который лениво развалился на циновке в солнечном прямоугольнике, падавшем от большого окна.
– Он был сбит зенитным орудием во время разведывательного полета в районе Абвиля.
– Он не выпрыгнул с парашютом?
– Нет. Машина сгорела. Вероятно, его убило сразу.
– Слава богу, – сказала она. – Слава богу, если так.
– Я почти уверен в этом. Он бы успел выпрыгнуть.
– Ты мне правду говоришь? Может быть, парашют сгорел после того, как он выпрыгнул?
– Нет, – солгал он, решив, что на сегодня довольно.
– От кого ты узнал?
Он назвал знакомое имя.
– Тогда это верно, – сказала она. – У меня больше нет сына и у тебя тоже. Надо привыкать к этому. Больше ты ничего не знаешь?
– Нет, – сказал он, стараясь, чтобы это прозвучало как можно правдивей.
– А мы будем жить дальше?
– Именно.
– Чем же?