Тупое следование стандартам было чуждо натуре Тараса. Ему всегда хотелось выйти за рамки системы, которая требовала соблюдения правил игры. Правда, он на примере своего приятеля Брыкалова знал, чем кончаются подобные кульбиты. Предупреждал же тогда показавшийся Иконникову смешным и даже ненормальным коммерсант Терентьев, на которого они наехали чрезмерно нагло и ободрали его чуть больше, чем липку. Этот седоватый прокуренный человек с усмешкой сказал тогда: «Не нарушайте системных законов, это плохо кончается». И точно! Результатом беспредела, учиненного Брыкаловым, стала его скорая смерть в разборке с конкурирующей организацией.
Тарас был жестким и порой даже жестоким человеком. Безусловно, его экстравагантность имела пределы, иначе он не стал бы, даже при поддержке своего родственника, довольно крупным бизнесменом. Но быть, как все, Иконников все равно не мог. Не хотел.
Глубина была несвойственна его натуре. Он любил показной шик и блеск. Этим и объяснялась заключенная Иконниковым сделка на поставку дорогой водки из другого города, в котором он некогда проучился два года в театральном училище и на славу погулял с девчонками. Ему просто хотелось выпендриться. И вот — результат. Дорогая водка оказалась разбавленным спиртом, со стороны потребителей посыпались жалобы.
— Черт меня дернул связаться с этим Скоробогатовым! — качал головой Иконников. — Ну зачем, зачем?
Он снова вспомнил мудрого седого Терентьева и подумал: «Нет счастья в жизни таким людям, как я, любящим полет мысли и нестандартные действия».
Собственно, убытки были не такими уж для него жестокими, но принцип! Принцип! Если так прощать всем и вся, это может привести черт знает куда! Но вот месть должна быть соответствующей. Ни в коем случае не рядовой. Иначе ее быстро раскроют. Это сделают такие, как этот самый Терентьев, будь он неладен со своей системой и ее законами!
Иконников нервно взял в руки мобильник. Набрав номер, он отрывистыми фразами бросил в трубку:
— Отбой. Никуда пока не едем. Обдумать надо. Пока отдыхай.
* * *
Арцыхевич и Голубицын пришли почти одновременно. Бухгалтерша явилась разнаряженной, как будто ее пригласили в президиум сидеть рядом с губернатором. Мажорная прическа, официальный костюм, кофточка. Ко всему прочему, она обильно намазалась косметикой. И израсходовала большое количество дезодоранта. Последнее было особенно неприятно, поскольку у меня на парфюмерию аллергия. Взяв, однако, себя в руки, я тут же пододвинул к ней фоторобот. Человека, изображенного там, Арцыхевич не узнала. Когда же услышала новость о том, что Георгий Анатольевич погиб, то повела себя крайне эмоционально, разве что не разрыдалась.
Ее компаньон повел себя более сдержанно, только еще больше нахмурился и задал несколько уточняющих вопросов, типа как погиб, где и когда. Затем Серафима Яковлевна повела себя совсем нетипично. Она неожиданно доверительно склонилась ко мне и, зыркнув почему-то по сторонам, нервно спросила:
— А можно мне с вами поговорить?
— А мы что делаем? — с добродушной улыбкой отреагировал я.
— Я имела в виду… — она замялась, — наедине…
— Пожалуйста, — пожал я плечами.
Признаться, я был несколько удивлен таким предложением и ломал голову, о чем же хочет наедине мне поведать главный бухгалтер «Диониса».
— Давайте выйдем в коридор, покурим, — глядя в пол, предложила она, косясь на сидевших рядом со мной Точилина и Коробова.
— Хорошо, — ответил я и пошел к выходу из кабинета.
В коридоре Серафима Яковлевна закурила длинную сигарету с ментолом и, часто выпуская дым в раскрытое окно, задумчиво нахмурила брови. Я терпеливо ждал.
— Вас как зовут? — неожиданно резко повернулась она ко мне.
— Андрей Владимирович, — слегка улыбнувшись, ответил я.
Арцыхевич кивнула и отрывисто заявила:
— Так вот, Андрей Владимирович… Я никогда не сказала бы вам ничего подобного, если бы Жора не погиб. Я так поняла из ваших слов, что вы подозреваете намеренное убийство?
— Мы пока лишь отрабатываем разные версии, — уклончиво ответил я.
— Угу, угу, — закивала бухгалтерша, затем, оглянувшись по сторонам, быстро добавила: — У Жоры была любовница… Может быть, вам заняться ее персоной? Для проверки, так сказать…
— Займемся, — невозмутимо ответил я. — Если вы сообщите мне ее координаты.
— Вот этого я вам сказать не могу… Просто не знаю, понимаете! — Арцыхевич нервничала все больше и больше.
— А откуда вам вообще известно о ее существовании? — спокойно продолжал я.
— Господи! — всплеснула руками Серафима Яковлевна и снисходительно посмотрела на меня. — Ну разве такие вещи могут долгое время оставаться в тайне?! Мы же работали вместе, я отвечаю на звонки… Я просто вынуждена это делать, понимаете? — Она с неким вызовом посмотрела на меня.
— Я понимаю, понимаю…
— Ну, так вот. Несколько раз ему звонила женщина. И Жора назначал ей встречу, в вечернее время. У нас очень тонкие стены, все хорошо слышно.
— Вы знаете хотя бы, как ее зовут? — осведомился я.
— Не знаю, не знаю! К сожалению, я больше ничего не знаю! — взорвалась Серафима Яковлевна, как будто я был в этом виноват. — Я и так стараюсь помочь следствию, как только могу. Тогда, в субботу, я не стала этого говорить, потому что не хотела, чтобы нас слышал Голубицын.
— Почему?
— Он может обвинить меня в том, что я сплетница. Хотя… и сам тоже нечист в этом плане, можете мне поверить.
— Ну, личные дела Голубицына меня пока что не интересуют, — отрезал я. — А насчет этой женщины… Вы ничего абсолютно о ней не знаете, кроме того, что она существует? И Георгий Анатольевич никогда с вами не делился?
— Что вы, что вы! О таких делах — со мной? — высоко подняла брови Серафима Яковлевна.
— А с Голубицыным?
— Вряд ли… — пожала плечами Арцыхевич. — Николай — человек, не располагающий к откровенности.
— А Скоробогатов вообще был человеком откровенным?
— Вообще-то… — Арцыхевич задумалась, потом решительно тряхнула копной своих черных кудрявых волос. — Нет! Он был довольно скрытным человеком. Не в том смысле, что пытался что-то скрыть, — вы меня понимаете, а просто, ну… — Она развела худыми руками. — Скорее закрытым. Да, вот это правильное слово! Он не любил распространяться на темы, которые, как он считал, касаются только его и не имеют отношения к работе. Что ж, весьма разумный подход, на мой взгляд.
— Понятно, — кивнул я. — Но все-таки вы с ним работали… Сколько, кстати, лет?
— Восемь! — тут же ответила Серафима Яковлевна.
— За это время можно узнать человека — его характер, привычки… Даже если он скрытен. Так что вы можете сказать о нем как о человеке?
Арцыхевич нервно затеребила кудрявую прядку, выбившуюся из-за уха. Она повращала черными глазами, потом закурила еще одну сигарету и со вздохом произнесла: