Настроение Лека изменилось, и он принялся меня утешать.
— Наставник, я так за тебя переживаю. Готов сделать что угодно, лишь бы тебе помочь.
— Так когда ты видел его в последний раз?
— Когда ты был в Камбодже, он приходил попрощаться.
— И это все?
— Спрашивал номер твоего телефона. Я дал.
Я кивнул. Мне неизбежно приходилось поворачиваться по ветру, к удовольствию молодого монаха. Такова карма: я платил чертовски высокую цену за те десять дней исступленного страдания, которые провел с Дамронг.
Если не считать стычки с Леком, я весь день оставался вялым. Чтобы оправдать свою отлучку из полицейского участка, сказал помощнику, что собираюсь на массаж, хотя ни о каком массаже не помышлял. Но, проходя мимо интернет-кафе, которое, с тех пор как в нем перестал бывать брат Дамронг, потеряло свою привлекательность, решил, что массаж все-таки не помешает.
Отвратительный позыв к саморазрушению толкал меня на третий этаж. Не исключено, что такое ласкающее, ароматическое, масляное, скользкое, семенное, оргазменное потакание себе — именно то, что мне требовалось. Но я понимал, что по большому счету такой поступок не прибавит самоуважения, и подумал о Чанье, хотя она нисколько бы не возражала и даже поддержала бы меня, если бы знала, что это поднимет мне настроение. В результате я отправился на два часа на свой обычный второй этаж.
Первый час мое сознание кувыркалось как вошь на мраморном полу — так что я едва замечал, что меня массируют, — но постепенно утихомирилось и я обрел хотя бы подобие покоя, на которое все-таки имел право. И тут зазвонил мой мобильный телефон. Я оставил его в кармане висящих на крюке над матрасом брюк. Хотя массажистка давила мне коленом на поясницу, я умудрился стянуть брюки на пол и выудил телефон из кармана.
— Я хочу поговорить, — сказал брат Титанака.
Полицейский во мне наконец расслышал в его голосе слабость — может быть, даже признание вины.
— Говорите. — Я дал знак массажистке на время нашего разговора заняться чем-нибудь менее энергичным — например завязывать в узел ноги, — но на самом деле мне было безразлично, что она делала: все внимание я сосредоточил на холодном, размеренно-медленном голосе монаха.
— Сестру продали, когда ей было четырнадцать лет, — сказал мне в ухо безликий голос. — Таково было решение семьи. Я в обсуждении не участвовал, а Дамронг участвовала. Она согласилась поработать в борделе в Малайзии по ученическому контракту при условии, что за мной будут хорошо ухаживать.
— Сожалею.
— Ваша жалость — ложка сахара в океане горечи.
— И по этому поводу тоже сожалею.
— Ей приходилось работать по шестнадцать часов в сутки и обслуживать по двадцать клиентов. Но в первую ночь ее девственность выставили на аукцион — отдали тому, кто больше заплатит. И этот человек оказался отнюдь не нежным.
— О Будда!
— Помолчите, иначе я потеряю нить. Договор предусматривал двенадцать месяцев работы. Она вернулась домой совсем не той, какой уезжала. Совершенно другой. Но поинтересовалась, как со мной обращались. Спросила у меня и у всей деревни, осмотрела мое тело, проверила вес, ничего не забыла. Раньше никто ее такой не видел — деловой, холодной… — Монах помолчал. — Разумеется, со мной обращались не слишком хорошо. Все деньги тратили на самогон и на яа баа. — Долгая пауза. — И она заставила их за все расплатиться. Догадываетесь как?
— Нет, — ответил я, потому что не мог представить, каким образом беззащитная, жалкая, поруганная и облитая грязью необразованная пятнадцатилетняя девчонка могла наказать закоренелых преступников.
— Она сдала отца полиции. Устроила так, что его поймали с поличным во время одного из налетов. — По его тону я понял, что он уловил мой судорожный вздох. — Все получилось лучше, чем она могла себе представить. Полицейским осточертели бесконечные преступления отца. И они убили его — затоптали слонами. Нас заставили смотреть. — Брат Титанака снова замолчал. — Она пришла в восторг. Помню, как сияли ее глаза. В следующий раз, когда она подписала контракт на полгода работы в Сингапуре, мать обращалась со мной очень хорошо. Если была трезвой.
Он разъединился. Когда монах позвонил в следующий раз, сеанс массажа уже завершился и я расплачивался с девушкой.
— Забыл сказать, детектив, существовал договор. Дамронг на нем настояла. Только никому не говорите и не рассказывайте Викорну.
В трубке стало тихо. Я задумался: не рассказывать Викорну значило предать своего начальника. Решение пришло мгновенно: да пошел он куда подальше, этот Викорн.
Письменный договор: звучало невероятно, но он существовал. Я готов был поспорить, что проект готовил Том Смит. Его боссы никогда бы не доверились другому юристу. Однако завладеть текстом — это дело казалось мне трудновыполнимым. Позволено ли было Дамронг хранить у себя экземпляр? Если да, то где она его держала? Самое верное было бы отдать брату.
Я находился дома и наблюдал, как Чанья занимается стряпней, когда он снова позвонил. Я знал, что жену сильно беспокоит мое душевное состояние, и теперь она следила, как я достаю телефон из кармана брюк, которые повесил на крюк в спальне, после того как переоделся в легкие шорты. Мое лицо изменилось при звуке его голоса — я словно испытывал сердце Чаньи: ей было грустно, страшно, она сочувствовала мне и немного на меня злилась, потому что думала, что я ускользаю от нее.
— Вы можете говорить?
— Да.
— Тогда поговорим о гатданью. Что вы об этом думаете?
Я почесал ухо.
— Это все, что у нас есть. Единственный способ держать Таиланд организованным. Несовершенный, ему часто не подчиняются, особенно матери. Но другого не имеем.
— Вы наполовину фаранг. И порой должны смотреть на такие вещи под несколько иным углом.
— Половина крови во мне от белого человека, но по образу мышления я таец.
— Вы были за границей. Прекрасно говорите по-английски. Даже по-французски.
— И что из того?
— Я хочу знать.
— Что знать? — По моему тону можно было понять, что я начал раздражаться.
Последовала дол гая пауза. Видимо, до этого брат Титанака не пытался сформулировать свою мысль.
— Что я делаю?
— Понятия не имею, что вы делаете.
— Мне кажется, наоборот. И я вас спрашиваю: с точки зрения фаранга, не захожу ли я слишком далеко?
— Слишком далеко?
— Цена, которую она заставляет меня платить, — не слишком ли она высока?
— Что за цена? Дамронг оставила вам инструкции?
Снова молчание.
— Может быть.
— И деньги. Все деньги, которые она заработала, выполнив договор? Сколько? Думаю, много. Ведь она умела торговаться. Вам это невыносимо? Две недели назад вы были беспомощным монахом. Не имело смысла раздумывать об ужасах детства. За душой ни гроша. Максимум, на что вы могли надеяться в этой жизни, — чтобы вам не мешали заниматься медитацией. В этом вы успели сильно продвинуться, стали почти архатом, святым. Обрели способность расстаться с прошлым, поскольку настоящее не сулило способов… — Я нарочно запнулся на середине фразы — проверить, насколько его заинтриговал. И когда он сказал: «Продолжайте», — не сомневался, что он не сможет отказаться от разговора со мной. И закончил: —…способов совершить месть.