— На матч по муай-тай, — поправил я ее, забираясь в «мерседес».
— Они оба парни из Гарлема — и Уильям, и Элайджа, — продолжала Джонс на заднем сиденье, — но выбрали разные пути. Элайджа прошел все на свете: соломку, снежок, марихуану, героин. Начал подростком, а к двадцати годам стал миллионером со своей бандой. А вот Уильям устоял. Похоже, что из грязи его вытащил спорт. Но он принадлежал к той категории мужчин, которые занимаются вроде бы всем, но ничем конкретно. Для боксера-тяжеловеса он оказался слишком крупным и малоподвижным, для профессионального баскетболиста недостаточно гибким, а для всего остального — слишком высоким. В семнадцать лет он вступил в армию и, казалось, нашел себя. Такие люди в юные годы приспособлены к военному быту и не замечают отрицательных сторон. Он стыдился своего старшего брата и, судя по всему, лет десять не общался с Элайджей. Но постепенно сменил гнев на милость, разочаровавшись в военной службе, и в последние годы они часто разговаривали по телефону.
— Элайджа под наблюдением?
— Почти все время. Утром я получила по электронной почте записи их телефонных разговоров.
— Но по электронной почте они не переписывались.
— Это-то и наводит на подозрения. А их телефонные разговоры, как правило, ни о чем, никакого криминала. Похоже, они что-то замышляли. И пользовались адресами электронной почты в интернет-кафе, о которых мы ничего не знаем. По телефону Билл проговорился всего пару раз. Он сильно беспокоился по поводу того, как будет жить после выхода в отставку. Все время повторял, насколько дорогая у него жизнь. Сначала просто волновался, затем, когда его прижали кредиторы, пришел в ужас. А потом все страхи прошли. Это был голос человека, который понял, почему старший брат поступил так. Человека, очень разочарованного в той системе, которой служил всю жизнь. Затем его тон снова изменился, словно выглянуло солнце, и Брэдли опять почувствовал себя счастливым.
— Это, случайно, не совпало с началом его контактов с Уорреном?
Джонс задумчиво кивнула:
— Похоже на то.
Потребовалось больше часа, чтобы в плотном потоке машин добраться до Каошан-роуд. Когда мы подъезжали к реке, я повернулся к своей спутнице:
— Док, Хэппи, Снизи, Допи, Бэшфул, Грампи, Слипи. [23]
— Хорошо, — рассеянно ответила она.
Мы проехали по Каошан и юркнули в узенькую сой, которая вела к дому Брэдли. На меня произвело впечатление то, что Джонс знала, что на ступенях обувь следует снимать. И еще больше то, что у нее есть ключ от входной двери. Она неслышно открыла замок и пригласила следовать за ней. Мы пересекли неосвещенную комнату и разложили на полу несколько подушек. Кимберли привалилась к стене, а я сел на корточки и стал ждать, когда глаза освоятся с темнотой. Щелчок — это Элайджа Брэдли включил свет.
Сначала мой взгляд упал на громадного негра, но мозг тут же заставил перевести глаза на его спутников — двух людей с клетчатыми повязками на шее. Брэдли прошел в другой конец комнаты и неловко уселся на кожаный стул, кхмеры опустились на корточки по обеим сторонам. Один из кхмеров сжимал пистолет-пулемет, видимо «узи», другой уставился на Кимберли Джонс. Та смотрела на Брэдли, а Брэдли не сводил глаз с меня. Элайджа не спеша полез за пазуху своей необъятной рубашки, достал коричневый пакет и бросил мне. Я открыл, извлек из него юридический документ на тайском языке и прочитал.
Джонс повернулась ко мне:
— Это последняя воля и завещание Уильяма Брэдли, который оставляет все свое имущество в Таиланде, включая дом, своему брату Элайдже.
— Что означает, что вы незаконно вторглись в чужую собственность, так? Не хотите дать объяснения, прежде чем мы вышвырнем вас вон? — Голос был низким и тяжелым, но я удивился прозвучавшей в нем нотке боли.
Я объяснил на тайском языке человеку с автоматом, что собираюсь опустить руку в карман и достать удостоверение. Дождался кивка и только после этого извлек документ. Брэдли взглянул и спросил:
— А кто эта дама?
— ФБР.
Элайджа нахмурился:
— Так, так, так… Я сразу догадался, что с вами что-то не то, как только увидел на стадионе. Полагаю, у вас нет законных оснований находиться в этом доме?
— Нет, — признала Кимберли.
— И у тайского полицейского тоже? Если закрыть глаза на то, что тайский коп может творить в этом городе все, что угодно.
Поразительно, какая между нами была культурная пропасть. Я перестал существовать для Брэдли и Джонс, но и они больше не отвлекали мое внимание. Я не сводил глаз с автомата, лишь изредка посматривая на второго кхмера, который в своих фантазиях уже раз двадцать раздел Кимберли. Элайджа надолго задумался, глядя на агента ФБР, покусывая нижнюю губу и качая головой.
— О'кей, вот как мы поступим. Этот коп уйдет, а мы с вами потолкуем по-нашему, в добром американском духе, и посмотрим, не найдется ли у нас общих интересов. Идет?
— Хорошо, — согласилась Джонс.
— Нет, — возразил я.
Американцы уставились на меня.
— Послушайте, — проговорила Кимберли, — он говорит, что вы станете моей охраной снаружи. С вами никто не посмеет связаться. Только попробуй — и через десять минут сюда набежит целая армия полицейских. А кто этот человек, вы знаете. — Она объясняла терпеливо, словно ребенку. — Поверьте, нет никакой опасности.
Вот оно, столкновение культур.
— А своих приятелей вы давно знаете? — спросил я Элайджу. — Каких-нибудь пару часов?
Американец медленно смерил взглядом одного и другого.
— Мне нет необходимости знать их дольше двух часов. Это верные работники моего покойного брата.
— Или тюремщики. Кхмеры не работают на других — только на себя.
— Если вы в этом настолько уверены, идите приведите пару коллег и арестуйте их.
— Вы меня не поняли. — Я показал глазами на кхмера, пожиравшего взглядом ноги Джонс. — Когда все закончится, они вернутся в свои камбоджийские джунгли, а вам предъявят обвинение в изнасиловании и убийстве. Разумеется, в том случае, если вас оставят в живых.
В глазах Элайджи блеснул огонь. Он посмотрел на человека с «узи». А тот сидел с невыразимо скучающим видом.
— Эти люди меня вроде как перехватили. Но я же знаю, кто они такие.
Я тревожился, потому что духовным зрением видел, откуда явились эти двое. Там были шахты, а под шахтами другие шахты такой глубины, что выжить там способно лишь нечто непроизносимое.
— Неуверен. Это фанатики из джунглей, которые не сомневаются, что в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году история началась с нуля. Самое худшее, что вы видели в Гарлеме, им бы показалось веселой комедией. Мне нечем их напугать: тайская тюрьма по сравнению с тем местом, где они обитают, — это пятизвездочный отель.