Мелодично блямкает звонок. Как только дверь открывается, Сюзанна понимает, что Люсьену Мозе осталось не больше полугода. Бледное, исхудавшее лицо, неподвижные запавшие глаза, рука худая и дрожит, китель обвис на плечах. Ничего от непристойного пьянчужки, каким его представила шутница-медсестра. Напротив, у него мягкий голос, который звучал иначе по телефону, и это несмотря на количество табачного дыма, которым он дышит, судя по запаху в доме и двум переполненным пепельницам — Сюзанна успела их заметить по пути из прихожей в гостиную. Люсьен Мозе замечает, что она смотрит на закрытые окна.
— Извините меня, — улыбается он. — Это глупо, но мне холодно. Поэтому я предпочитаю их не открывать.
Она улыбается в ответ — мол, это не важно.
Большая бутылка пива открыта и поставлена на стол. Рядом стакан.
— Можно мне тоже стаканчик?
Он хлопает ладонью по лбу с улыбкой — «где же моя голова», — исчезает на кухне и возвращается со стаканом, сияющим, как хрусталь, и помеченным красной с золотом эмблемой местного торговца пивом. Он проверяет его на свет, будто сомневаясь в его чистоте, протирает носовым платком и наполняет пивом, пока пена не доходит до краев.
— Не хотите еще чего-нибудь?
— Спасибо, все замечательно.
— Я достал его из холодильника. Оно совсем свежее.
Он знаком просит ее сесть. Она погружается в кресло, обтянутое такой же коричневой кожей, как диван, на который уселся хозяин. Внутри все так же, как снаружи. Мило. По-больничному чисто, несмотря на пепельницы. Ни пылинки. Вещей мало. На стенах три литографии с охотничьими сценами. Занавески в цветочек вторят цветочным ящикам снаружи. Телевизор выключен. Шума не слышно. Дом так же чист и ухожен, как, должно быть, загрязнены его легкие и испорчена печень. Мысль, что ее собеседник обречен, неприятна Сюзанне. К тому же он, проработав всю жизнь среди медиков, наверняка знает, что смерть близка. Его неловкость прошла, и молчание ему не мешает. Тем не менее он заговаривает первым:
— Итак, вы приехали спросить меня о парне, которого приняла «скорая» в 89-м. В ночь на Рождество?
— Об Эрване Данте-Леган, да.
— А, вот как его зовут… Я не знал имени. У него был такой вид — вряд ли имело смысл спрашивать документы. Тем более что он бретонец. Вот и все мои впечатления. Я не очень его разглядывал.
— А что именно вы вспомнили?
— Немного. Столько времени прошло.
— По телефону вы сказали «натуральный бардак».
— Я так сказал?.. А, да! Да, точно! Натуральный бардак!
— Как он попал в «скорую»?
— Полиция его привезла, да. Нашли его, когда он бегал по площади Аустерлиц, если мне не изменяет память. Он был в наркотическом состоянии. И с очень плохой раной на голове. Крови море. Текла по лицу, заливала глаза, по рукам, по телу.
— А его одежда?
— Он был голый по пояс.
— В декабре? Здесь?
— Да, мадам. И неизвестно почему. Может, его ограбили, как знать. Поскольку его документы, скорее всего, остались в одежде, которой на нем не было, и он был в плохом состоянии, ему начали помогать прежде, чем заполнили на него карточку. И после того, как он исчез, ничего не выяснилось… — Он прервался, чтобы глотнуть пива. — И вы через пятнадцать лет разыскиваете меня ради этого… Значит, он вспомнил «скорую». Он вам сказал, да? Иначе вас бы здесь не было.
— Да, он сказал, да. Чудом.
— Знаете, он из тех парней, которых видишь в больнице и понимаешь, что в один прекрасный день они туда вернутся или у них будут другие проблемы… Но чтобы психиатр через пятнадцать лет приезжал меня о нем расспрашивать… Удивительно.
Она отвечает не сразу, мнется.
— Вас интересуют происшествия?
На журнальном столике — номер «Детектива».
Он указывает на журнал:
— Как видите.
— Не случалось ли в то время в Страсбурге или в его окрестностях исчезновений? Я имею в виду молодую женщину. Или девушку. Может быть, ребенок? В эти дни или за несколько дней до этого. Может, вы случайно что-нибудь слышали?..
Кажется, Люсьен Мозе снова старательно роется в своей памяти. Он зажимает кончик носа двумя пальцами и закрывает глаза. Потом, не открывая их, он произносит:
— Ну да, проститутка, — отчего Сюзанна настораживается. — Ну да, проститутка! — повторяет он. — Маленькая Кати. Совсем молоденькая… Лет шестнадцать, кажется… Об этом деле говорили по меньшей мере недели три. Сначала ее родители думали, что она сбежала. Что-нибудь вроде этого. А через сорок восемь часов запаниковали. — Он делает глоток пива. — Потом все успокоились. Пока не нашли тело… Через три месяца. Зарытое в лесу. Руки-ноги отдельно от тела. И без головы, если я правильно помню. Она была расчленена.
— А когда она пропала, малышка Кати?
— О… Накануне, я думаю. Э! Не говорите… Это что, он? Но это все меняет!
— Данте? Я не знаю. Не уверена, — говорит она. Люсьен Мозе распрямляется резко, как пружина, спешит в кухню и возвращается с высокой бутылкой, наполненной прозрачной жидкостью, и двумя рюмками со множеством арабесок.
Он садится, наполняет рюмки. Она подносит свою к губам.
— Подождите! — говорит он, поднимая свою, словно речь идет о самом серьезном в мире вопросе. — Вы меня заинтересовали. За вас, доктор!
Нельзя, чтобы он один залпом осушил рюмку, чувствует она. Жидкость обжигает ей рот, горло и пищевод. Стиснув зубы, чтобы не выплюнуть, Сюзанна ставит рюмку на стол. Тепло разливается по телу. Люсьен Мозе наполняет рюмки вновь.
— А этот за малышку Кати, — говорит он еще серьезнее.
Сюзанна только пригубливает.
Отставляя рюмку, она извиняется: она не доведет дело до конца, если сейчас слишком много выпьет. Он понимает.
— Значит, это был не он.
— Я надеюсь, что это не он, — поправляет она. — Но я убеждена, что между этим исчезновением и Данте есть связь.
— Как вы его называете?
— Данте.
Надо бы уточнить детали исчезновения девушки, думает Сюзанна. В архивах «Дерньер Нувель д'Эльзас», например. Это будет дополнительной деталью в его досье.
— Скажите мне, мсье Мозе, почему вы, когда вспомнили о его поступлении в больницу, сказали «натуральный бардак»?
Он задумчиво смотрит на нее, потом наполняет рюмку и опустошает наполовину, затем ставит на стол.
— Это помогает мне вспоминать, — говорит он, словно извиняясь.
Слушая его ответ, она опасается, как бы его голова, наоборот, не затуманилась.
— Он был в ужасе. Отбивался. Когда ему обрили голову, нелегко было сделать ему рентген и зашить рану.
— Рентген показал что-нибудь?