— Доктор? — говорит Стейнер.
Она выдерживает взгляд Анаконды — он смотрит на нее с интересом.
— Думаю, соглашусь, — говорит она сквозь зубы. — Когда уже столько всего позади, нужно идти до конца. И дать ему позабавиться в последний раз, — говорит она еще тише.
— Что вы сказали?
— Ничего.
— В таком случае необходимо привязать его к радиатору. Надо выбрать, где его оставить. Мельшиор?
Майор просит Ковака встать, двигает его стул к стене, предлагает сесть, вынимает из кармана вторую пару наручников, защелкивает наручник на правой руке и пристегивает к чугунному радиатору.
— Вот. С двумя парами проблем не будет, — говорит он, поднимаясь. — Во всяком случае, мы за дверью.
— Я думаю, вам нечего бояться, — говорит Лорэн Ковак.
— Итак, я вас слушаю, — вызывающе говорит она, как только они остаются одни.
— Как я уже сказал, я хотел бы поговорить о жонглере. Как он?
— Плохо. С рождественской ночи в Страсбурге. Когда вы ударили его по голове.
— Он упрямый, правда? Как вы.
— Мне наплевать на ваше мнение обо мне.
— Как вам понравилась сценка с учебником по психиатрии?
— Идите вы к черту, — бормочет она.
Тут его взгляд теряется в воспоминаниях. Мгновение он будто раскаивается. Объект, который предстает перед ней, укладывается в рамки лекций о серийных убийцах и психопатах, предмете ее изучения. Быть может, она ожидала менее развитую речь. Типичную для ярмарочного торговца. Несмотря на свое положение, о котором он пытается забыть, он — центр мира. И эта надменная улыбка, и эти глаза, которые стремятся заставить ее покориться.
— Я не знаю, что с ним случилось в ту ночь, — говорит он, устремив прозрачные глаза в пустоту. — Обычно он участвовал. Может, возраст малышки. Или потому, что я попросил ее обезглавить… Ему многих удалось завлечь своим жонглированием. Он завоевывал их доверие… Образовывалась группа. Это ему нравилось… Ему хотелось вытатуировать большую змею, как у меня… Он не успел… Мне ничего не оставалось, как его ударить, — говорит он вдруг очень горячо. — Когда я увидел, как все поворачивается. Буйный помешанный. Он добивался, чтобы его схватили. Я думал, что убил его. Он лежал на земле. Я должен был закончить дело. Я нервничал. И вдруг я увидел, что он убегает, как заяц. Я не смог его догнать… Да, он был резвый. И другая еще шевелилась… Потом я понял, что такая деятельность подразумевает одиночество.
События знаменитой рождественской ночи, после которых Данте приняли в отделение «Скорой помощи» больницы Робертсо. Сюзанна все воображала совсем не так.
— Но… Кажется, вас это удивляет. Вы побледнели…
Две пары наручников, радиатор и стол кажутся ей до смешного недостаточными, чтобы сдержать взрыв ярости и агрессии. Она смотрит на застекленную дверь, замечает шевелюру Мельшиора — это ее успокаивает.
— Это не совпадает с вашим представлением о пациенте, верно? — говорит Ковак, пытаясь засмеяться.
Боль призывает его к порядку.
— А, понимаю. Статья Мюллера меня насторожила, но я понимаю… Вы думали, это я виновен, да?.. Он успешно провернул дело, рассказав вам о своих подозрениях… Это правда, Мюллер был очень хорошо информирован. Да, он был что надо. Но недостаточно силен против меня. Я не из тех, кого можно использовать. Потом вы обратились в полицию. Но вы не думали, что виновен ваш пациент. Это не мог быть он, ваш больной малыш. Шизофрения, да?.. И я, который в конце концов его забыл. А он ничего не забыл.
— О чем вы говорите? — бесцветно спрашивает она, стараясь придать голосу твердости.
Его глаза подчиняют ее своей власти.
— Вы думаете, я бы дал себя обнаружить, в то время как столько лет оставался невидимым?.. Вас этому учат в школе психиатров?.. Это жонглер виноват… Мне кажется, он хорошо воспроизвел ритуал. Хорошо выучил урок.
Доктор Ломан пытается оставаться безучастной. Но разоблачения Анаконды снова открывают перед ней пропасть, которую, казалось, устранил его арест. Он может блефовать, выводить ее из равновесия, чтобы нанести ущерб ее победе. Исключительно из-за своей извращенности. И она понимает, что он постепенно подчиняет ее. А она поддается манипулированию, как студентка.
— Могу я задать вам вопрос? — Он делает паузу, потом продолжает: — Я вот думаю — он ведь это совершил после стольких лет… Описывал вам свои галлюцинации, а потом ждал выхода из тюрьмы, чтобы сделать и надеяться, что расплачиваться буду я… Он все это сделал сознательно или не понимал, что творит? Потому что, с другой стороны, доктор, — говорит Ковак, напирая на последнее слово, — если он меня не выдавал, что было бы ему проще всего, у него должна быть проблема с головой, с памятью или не знаю с чем…
— Проблема с шизофренией. Отчасти из-за того, что вы его ударили. И из-за того, что вы ему внушили, — холодно отвечает она, чтобы ему не поддаваться.
Он игнорирует ее замечание.
— Итак, можно ли устроить подобный трюк из мести, если твой мозг наполовину спекся? Что вы на это скажете, доктор?.. Я просто снимаю шляпу перед этим маленьким негодяем. Даже несмотря на то, что я бы охотно разрезал его на куски. Если бы мне представился случай…
Анаконда в своем углу скрючился на стуле, руки за спиной пристегнуты к радиатору. Кажется, он ждет ответа. Мужчина со змеиной головой, образ побежденного дьявола. Она не отвечает, не зная, искренен ли его вопрос, или это насмешка.
— Как можно доказать, что ваши слова — правда?
— Вас это огорчает, да? Знаете, я уже признался во многих вещах. И готов признаться в других. Но не в преступлениях, которых не совершал.
Его глаза насмешливо блестят. Она мрачно смотрит на него.
— Ах да, вы хотите получить ответ… Скажите, как вы думаете, им уже не терпится? — продолжает он, глядя на застекленную дверь. — Как думаете, им уже любопытно, о чем это мы тут болтаем? Меня не было в Париже, когда умерла Памела, — говорит он, глядя ей в глаза.
— Ваш шапито там был.
— Я же к нему не приклеен. Меня там не было. Можете проверить. У меня есть доказательства, — с презрением говорит он. — Я был в Германии, лечил змею. И потом, советую вам спросить у него. Расскажите ему о нашем разговоре — наверняка это освободит его рассудок. Я удивлюсь, если он станет и дальше изображать сумасшедшего, когда вы ему сообщите, что видели меня в наручниках.
— Данте — уже овощ.
Он смеется:
— Не сдавайтесь. Даже если участвовали в его спектакле. Это благодаря вам они меня схватили. Вы хорошо понимали, что Мюллер не добьется успеха. Это благодаря вам поймали большого анаконду! Не беспокойтесь, я обязательно скажу об этом журналистам.
Она видит морду змеи, что высовывается из-под его рубашки, — раньше она эту змею не замечала. Он перехватывает ее полный отвращения взгляд. Он пытается засмеяться, и снова боль мешает ему.