— Я слышал, что ты сказал. И откуда ты знаешь, что хочет моя мать? Ты никогда не знал. Ты отвратителен мне! Если ты думаешь, что можешь просто заглянуть сюда — о, Бога ради, закрой дверь. Жанна, оставь нас. Я разберусь с… с… этими людьми.
— Как пожелаете.
Она тихо ушла на цыпочках.
— Я поклялся никогда больше с тобой не разговаривать, — сказал я после того, как Жанна ушла.
— Я знаю, что ты на самом деле не это имел в виду. Это было просто…
— Просто что?
Послушай, я всегда хотел помириться с тобой, Орландо, — сказал отец
Он не изменился ни ни йоту: всё такой же маленький, бледный и слабый, по-прежнему говорит о невозможном, словно, несмотря ни на что, это было вероятным.
— Ты не понимаешь, о чем говоришь.
— Что случилось раньше — я думаю — то и случилось. Это в прошлом и давно забыто. Твоя мать первой бы сказала так.
— Прошу, перестань говорить о том, что моя мать сказала бы или не сказала бы.
— Я только имею в виду…
— Я знаю, что ты имеешь в виду, — завопил я. — Все, что ты имеешь в виду — это «много воды утекло с тех пор» или «живи, и дай пожить другим», или «не могли бы мы начать все сначала», и дюжина других слащавых клише, скрытых в твоей позорной лысой голове. Разве не так?
— Разве мы не можем быть друзьями, Орландо?
— Я уже говорил тебе раньше, и скажу снова: я не люблю тебя. И никогда не любил. Ты даже не нравишься мне.
— Я уверена, что нет необходимости грубить своему отцу, — сказала мисс Лидия Малоун, впервые обратившись ко мне.
Отец терпеливо вздохнул.
— Все в порядке, Лидия, он не может сдержаться. Он был груб со мной большую часть своей жизни. Я привык к этому.
— Ты, чертов святой, — сказал я.
— Следи за языком, Орландо.
— Послушай, я не думаю, что нам есть о чем говорить. Почему бы вам обоим просто не уйти потихоньку?
Они обменялись друг с другом быстрыми взглядами. Мисс Лидия Малоун почти незаметно кивнула моему отцу.
— Вообще-то, мы пришли сюда с неким намерением, — сказал отец тихим, достаточно коварным тоном.
— Ну?
— Я имею в виду, не только для того, чтобы помириться; хотя, видит Бог, этой причины более чем достаточно для того, чтобы я был здесь.
— В самом деле?
— Ты все очень сильно усложняешь для нас с Лидией, когда так высокомерно разговариваешь…
— Именно в этом мой замысел.
— Конечно, мы слышали, что ты преуспел. Лидия показала мне статью в ресторанной хронике одного из воскресных приложений, так что я вырезал и сохранил ее. Ты все делаешь довольно неплохо, Орландо. На самом деле, довольно неплохо.
— Переходи к делу.
— Как я уже сказал, ты все весьма усложняешь для нас…
— Дело в том, — прервала его мисс Лидия Малоун, — что мы хотим пожениться весной и купить дом. Там слишком много воспоминаний о… о ней… на этой Хайгейтской свалке. Мы видели милый небольшой коттедж в Суффолке, и я… мы… направляем наши сердца навстречу этому, так ведь, детка?
Детка?
Отец закивал.
— Только дом немного превышает наш достаток в настоящее время. Я не работаю, а твой отец получает только небольшое пособие, — и мы подумали, видя, насколько ты успешен в своем деле и во всем… мы подумали…
— Вы подумали, что я могу одолжить вам немного денег, так?
— Не совсем, — сказал отец, заметно нервничая. — Мы подумали, что ты сможешь дать нам немного денег. Ровно столько, чтобы купить коттедж.
— Простите, — сказал я, едва в силах вымолвить хоть слово. — Вы не будете возражать, если мы с отцом поговорим наедине в соседней комнате?
Мисс Лидия Малоун презрительно фыркнула.
— Если это поможет, — сказала она.
— О, поможет, поверьте мне.
Она достала небольшую пилочку из своей сумочки и начала полировать ногти.
Я затащил своего отца за воротник рубашки из полиэстера на кухню — в это время прохладную, безмолвную, и молчаливо мерцающую.
— Как ты смеешьі — завопил я, злость лилась из меня безостановочно, отчаянно, приятно, словно семя из пульсирующего пениса.
— Что?
— Как ты смеешь возвращаться в мою жизнь, как будто между нами ничего не произошло, волоча за собой эту дешевую шлюху, пятная память моей матери и требуя, чтобы я дал тебе денег? Ты что, совсем мозги растерял?
— Я не понимаю, Орландо…
— Нет, естественно, ты никогда ничего не понимал, разве нет? Это и убило мою бедную мать.
— Она сама себя убила этой ужасной болезнью. Я уже говорил тебе это раньше, только ты не поверил мне.
— Я до сих пор не верю.
— Ты думаешь, она была святой, так?
— Ты сам знаешь, что она такой и была.
— Даже после того, что я сказал тебе той ночью?
— Все это ложь. Вся эта грязная история. Плоды твоего мерзкого воображения. Вранье, вранье, вранье. Ты не придумал ничего получше, чем запятнать ее святость и чистоту в моих глазах, да? Моя мать — она — она была королевой. Я всегда это говорил.
Мой отец посмотрел на меня, и неожиданно мне показалось, что он принял какое-то решение; его глаза сузились и взгляд стал жестким, его костлявая грудь предприняла трогательную попытку выдохнуть саму себя, так как он сделал долгий, по-видимому, многозначительный вдох.
— Хорошо, — сказал он, — пришло время, чтобы ты узнал всю правду.
— От тебя? Это так же вероятно, как услышать звуки капель крови от камня.
— Ты называешь ее святой, — сказал он, его голос дрожал, — а я называю ее шлюхой. Ты называешь ее «мать», ею она и была, но только Бог знает, кто был твоим отцом.
— Моим отцом?
— Это мог быть любой мужчина из сотен. Она бы никогда не сказала мне. Ради нее я воспитал тебя как своего сына. Ты в долгу передо мной, Орландо. Когда эта так называемая святая пропадала ночь за ночью, трахаясь со всеми, кто носит штаны, я приглядывал за тобой и воспитывал тебя, как если бы ты был моим собственным сыном.
В это мгновение великий, чистый, лучезарный свет спустился с каких-то божественных небес, насыщенный словно благословение, неистощимый как океан, благодетельный как солнце, мудрый, словно все земные знания вместе взятые — о, мое избавление и моя радость! Этот свет покрыл моим своей бесконечной мантией, и голос ангела очаровательно дунул и мое ухо: Этот человек — не твой отец. Неожиданно я оказался полностью охвачен дарованной свободой.