Следующие несколько часов Вайолет тонула в медленном калейдоскопе снов, порой всплывая на поверхность настолько, чтобы осознавать, где находится, а порой погружаясь в прошлые события и воспоминания и пытаясь осмыслить хаос их обрывков.
Поднимаясь из затягивающих глубин сна и неуверенно вступая в галерею, полную портретов незнакомых людей, она вдруг обнаружила, что находится на берегу, усыпанном камнями разных оттенков серого и коричневато-желтого цвета. Где-то в стороне волны в темноте разбивались о каменистый берег и, постукивая галькой, откатывались, затем набегали снова, неустанно, бессмысленно, раз за разом.
Тук.
Она испуганно обернулась. Ничто не двигалось. Куда ни посмотри, всюду камни. Где-то там, слева от нее, виднелись едва заметные контуры волнореза, но это единственное, что выделялось в этом совершенно безликом месте.
Тук.
Она снова обернулась, оглядев все вокруг. Ничего не видно, лишь камни и темнота. Ничего не слышно, только шум волн.
Тук.
Звук идет от земли, от ее ног. Взглянув вниз, она с изумлением увидела, что один камень движется. Отшлифованный морем, темно-красного цвета, он неожиданно кинулся к ней на крошечных ножках. Вайолет попятилась, быстрее, чем мог передвигаться камень. У него были маленькие ручки, которыми он махал в ее сторону, и она была готова поклясться, что между ручками виднелось маленькое лицо — сморщенное личико с двумя глазами, глубоко сидящими в припухшей, изборожденной морщинами плоти.
Тук. Тук-тук.
Теперь позади нее. Она повернулась опять, каблуки зарылись в гальку. Еще два камня бежали к ней, размахивая малюсенькими руками. У одного между глаз свисал небольшой завиток седых волос.
Она в страхе стала отодвигаться назад.
Что-то задвигалось у нее под каблуком.
Тук-тук. Тук.
Камни под ней начали перемещаться. Она почувствовала, что теряет равновесие, и закричала, падая в их ручки, в их крошечные, крошечные ручки…
Вайолет, вздрогнув, проснулась. Сердце бешено колотилось, из горла вылетало хриплое дыхание. Спальня залита чернотой, умытой янтарным светом уличного фонаря. «Тук, тук, тук», — говорил будильник. Каждый «тук» — на два глухих удара ее сердца. Она лежала, постепенно успокаиваясь. Наконец сон опять вступил в свои права. Глубокий, безмятежный, без сновидений.
Вайолет проснулась, как делала всегда, в половине восьмого утра. Улица за окном была такой же оживленной, какой она видела ее обычно. Каждые несколько минут какая-нибудь дверь закрывалась за кем-нибудь в костюме или опрятном платье, направлявшимся к автобусной остановке или вокзалу. Она стояла у окна, запахнувшись в домашний халат Дэйзи. Вайолет обожала наблюдать за людьми. Ее забавляли их бессознательные гримасы и брошенные исподтишка взгляды, когда они думали, будто никто их не видит. Так было всегда, с самого детства.
Один мужчина, он еще не совсем проснулся, зевал, когда запирал за собой дверь, прикрывая рот тыльной стороной ладони левой руки, а правой манипулировал с ключами. Вайолет поднесла левую руку ко рту, так же как и он, коснувшись губами кожи на тыльной стороне ладони, считая про себя секунды и ощущая, как дыхание приятно щекочет волоски на коже, и держала ее так, пока он не опустил руку и не собрался уходить. Какая-то женщина с тонким портфельчиком на ремешке, перекинутом через плечо, тайком бросала взгляды на дверь дома на другой стороне в надежде, что оттуда кто-то выйдет. Вайолет и сама пользовалась такими быстрыми взглядами из-под прикрытых век, осознавая и все же не осознавая, что делает это.
Да, она обожает наблюдать за людьми. Но еще больше любит быть ими.
На завтрак был тост с маслом и мазком мармелада и чашка чая, заваренного из пакетиков Дэйзи, а не из чайных листьев, которые она принесла с собой накануне. После завтрака Вайолет поднесла спичку к вещам в металлическом баке в саду и, пока они горели, занялась обыском.
Она начала снизу — в буквальном смысле слова. Подвал не видел света многие годы. Паутина, которая свисала с грубых деревянных балок, была так засыпана пылью, что напоминала серые шарфы из шифона. Кроме слоя угольной пыли, блестящей в свете голой лампочки, ничто не ожидало Вайолет в этом темном, мертвом месте. Она даже не стала до конца спускаться по лестнице. В глубине ее сознания таился ноющий страх, что ноги могут провалиться по лодыжки в угольную пыль, а все, что она услышит, будет хруст тысяч высохших насекомых, раздавленных под подошвами ее обуви.
Гостиная была старой, знакомой территорией, но она все равно обыскала ее — на тот случай, если что-то оказалось пропущенным. Бюро было заполнено фаянсовой и стеклянной посудой, ножами, старыми рукописными нотами и вырезками из газет более чем двадцатилетней давности. Газетные вырезки она бросила в костер, остальное казалось ненужным, но могло принести каких-нибудь несколько фунтов. Если нет, можно сдать это в благотворительный фонд. Каждый должен внести свою лепту, но благотворительность начинается дома.
Кухня не принесла ничего неожиданного. Вайолет провела здесь так много времени, кипятя чайник для бесконечного чая Дэйзи, доставая из шкафа печенье («„Маранта“, дорогуша, помогает моему пищеварению!») и жаря временами рыбные палочки или, по особым случаям, кусочек трески, что знала содержимое каждого шкафа или выдвижного ящика как свои пять пальцев. Там есть пара чайных ложек, судя по клеймам, требующих оценки, но ничего больше. Ничего, что дало бы ей в руки банковские счета Дэйзи или другие финансовые вклады.
Столовая — то, что нужно: в ней имеется обеденный стол и шкаф из розового дерева, где хранится лучший фарфор и серебряная посуда. Какие-либо бумаги здесь держать негде, однако Вайолет помедлила в дверях. Ей хотелось уйти, но она не могла. Обеденный стол притягивал ее к себе. Черный обеденный стол.
Вайолет судорожно дернула головой. Нет времени на колебания. Как говорит старая пословица: «Бери быка за рога».
Она быстро поднялась наверх и тщательно осмотрела ванную комнату и спальню — ее спальню. На ванную комнату много времени не потребовалось, а вот в шкафчиках при кровати нашлись пачки писем и открыток, которые Дэйзи, видимо, читала перед сном. Их Вайолет отложила в сторону. Ей известно все, что написано в них, из бесконечных монологов, которые она поощряла при помощи бренди и слабых настоек цветов из своего сада, — имена и адреса старых подруг, основные детали прежней жизни Дэйзи, которые можно упоминать в разговоре или использовать для того, чтобы не возникало вопросов… Но стоило их просмотреть, на всякий случай. Лишняя осторожность не помешает.
Наконец Вайолет перенесла внимание на кладовку. Прежде, когда Дэйзи была жива, удавалось только, стоя в дверях, заглядывать внутрь. Но она была уверена: большая часть бумаг Дэйзи хранится именно здесь. В любом случае то небольшое количество бумаг, которые имелись у Дэйзи. Поэтому-то она и оставила ее напоследок.
Там у стенки притулилась низенькая кровать на колесиках, а по сторонам двери — книжные шкафы. Однако внимание Вайолет сразу привлек письменный стол у окна. Стул перед ним сбивал с толку — это был вертящийся секретарский стул «розлива» 1970-х годов с яркими зелеными и синими завитками на обшивке. Бог знает, где только Дэйзи его нашла и вообще для чего он ей понадобился. С чувством легкого сомнения Вайолет села на него и принялась методично осматривать ящики стола.